Основы теории литературы - 95 стр.

стей и несправедливостей, о которых приятно было бы не помнить. Коврин теперь ясно
сознавал, что он — посредственность, и охотно мирился с этим, так как, по его мнению,
каждый человек должен быть доволен тем, что он есть.
      Конспект совсем было успокоил его, но разорванное письмо белело на полу и ме-
шало ему сосредоточиться. Он встал из-за стола, подобрал клочки письма и бросил в окно,
но подул с моря легкий ветер, и клочки рассыпались по подоконнику. Опять им овладело
беспокойство, похожее на страх, и стало казаться, что во всей гостинице кроме него нет
ни одной души... Он вышел на балкон. Бухта, как живая, глядела на него множеством го-
лубых, синих, бирюзовых и огненных глаз и манила к себе. В самом деле, было жарко и
душно и не мешало бы выкупаться.
      Вдруг в нижнем этаже под балконом заиграла скрипка, и запели два нежных жен-
ских голоса. Это было что-то знакомое. В романсе, который пели внизу, говорилось о ка-
кой-то девушке, больной воображением, которая слышала ночью в саду таинственные
звуки и решила, что это гармония священная, нам, смертным, не понятная... У Коврина
захватило дыхание, и сердце сжалось от грусти, и чудесная, сладкая радость, о которой он
давно уже забыл, задрожала в его груди.
      Черный высокий столб, похожий на вихрь или смерч, показался на том берегу бух-
ты. Он с страшною быстротой двигался через бухту по направлению к гостинице, стано-
вясь все меньше и темнее, и Коврин едва успел посторониться, чтобы дать дорогу... Мо-
нах с непокрытою седою головой и с черными бровями, босой, скрестивши на груди руки,
пронесся мимо и остановился среди комнаты.
      — Отчего ты не поверил мне? — спросил он с укоризной, глядя ласково на Коври-
на. — Если бы ты поверил мне тогда, что ты гений, то эти два года ты провел бы не так
печально и скудно.
      Коврин уже верил тому, что он избранник божий и гений, он живо припомнил все
свои прежние разговоры с черным монахом и хотел говорить, но кровь текла у него из
горла прямо на грудь, и он, не зная, что делать, водил руками по груди, и манжетки стали
мокрыми от крови. Он хотел позвать Варвару Николаевну, которая спала за ширмами,
сделал усилие и проговорил:
      — Таня!
      Он упал на пол и, поднимаясь на руки, опять позвал:
      — Таня!
      Он звал Таню, звал большой сад с роскошными цветами, обрызганными росой,
звал парк, сосны с мохнатыми корнями, ржаное поле, свою чудесную науку, свою моло-