Основы теории литературы. Кройчик Л.Е - 79 стр.

нибудь роман, то — что ж? я был бы очень рад и даже счастлив. Говорю это прямо, без
жеманства, как честный человек.
          Коврин засмеялся. Егор Семенович открыл дверь, чтобы выйти, и остановился на
пороге.
          — Если бы у тебя с Таней сын родился, то я бы из него садовода сделал,—сказал
он, подумав.—Впрочем, сие есть мечтание пустое... Спокойной ночи.
          Оставшись один, Коврин лег поудобнее и принялся за статьи. У одной было такое
заглавие: “О промежуточной культуре”, у другой: “Несколько слов по поводу заметки г.
Z. о перештыковке почвы под новый сад”, у третьей: “Еще об окулировке спящим глаз-
ком” — и все а таком роде. Но какой непокойный, неровный тон, какой нервный, почти
болезненный задор! Вот статья, кажется, с самым мирным заглавием и безразличным со-
держанием: говорится в ней о русской антоновской яблоне. Но начинает ее Егор Семеныч
с “audiatur altera pars”1 и кончает — “sapienti sat”2 , а между этими изречениями целый
фонтан разных ядовитых слов по адресу “ученого невежества наших патентованных гг.
садоводов, наблюдающих природу с высоты своих кафедр”, или г. Гоше, “успех которого
создан профанами и дилетантами”, и тут же некстати натянутое и неискреннее сожаление,
что мужиков, ворующих фрукты и ломающих при этом деревья, уже нельзя драть розга-
ми.
          “Дело красивое, милое, здоровое, но и тут страсти и война,— подумал Коврин.—
Должно быть, везде и на всех поприщах идейные люди нервны и отличаются повышенной
чувствительностью. Вероятно, это так нужно”.
          Он вспомнил про Таню, которой так нравятся статьи Егора Семеныча. Небольшого
роста, бледная, тощая, так что ключицы видно; глаза широко раскрытые, темные, умные,
все куда-то вглядываются и чего-то ищут; походка, как у отца, мелкая, торопливая. Она
много говорит, любит поспорить, и при этом всякую даже незначительную фразу сопро-
вождает выразительною мимикой и жестикуляцией. Должно быть, нервна в высшей сте-
пени,
          Коврин стал читать дальше, но ничего не понял и бросил. Приятное возбуждение,
то самое, с каким он давеча танцевал мазурку и слушал музыку, теперь томило его и вы-
зывало в нем множество мыслей. Он поднялся и стал ходить по комнате, думая о черном
монахе. Ему пришло в голову, что если этого странного, сверхъестественного монаха ви-
дел только он один, то, значит, он болен и дошел уже до галлюцинаций. Это соображение
испугало его, но не надолго.

1
    “пусть выслушают другую сторону” (лат.)