История западноевропейской литературы XIX века (романтизм и реализм). Тихонова О.В. - 34 стр.

      – Портрет Гобсека и его жилище (в следующем отрывке):
      «Не знаю, можете ли вы представить себе с моих слов лицо этого
человека, которое я, с дозволения Академии, готов назвать лунным ликом,
ибо его желтоватая бледность напоминала цвет серебра, с которого слезла
позолота. Волосы у моего ростовщика были совершенно прямые, всегда
аккуратно причесанные и с сильной проседью – пепельно-серые. Черты
лица, неподвижные, бесстрастные, как у Талейрана, казались отлитыми из
бронзы. Глаза, маленькие и желтые, словно у хорька, и почти без ресниц,
не выносили яркого света, поэтому он защищал их большим козырьком
потрепанного картуза. Острый кончик длинного носа, изрытый рябинами,
походил на буравчик, а губы были тонкие, как у алхимиков и древних
стариков на картинах Рембрандта и Метсу. Говорил этот человек тихо,
мягко, никогда не горячился. Возраст его был загадкой: я никогда не мог
понять, состарился ли он до времени или же хорошо сохранился и
останется моложавым на веки вечные. Все в его комнате было потерто и
опрятно, начиная от зеленого сукна на письменном столе до коврика перед
кроватью, – совсем как в холодной обители одинокой старой девы,
которая весь день наводит чистоту и натирает мебель воском. Зимою в
камине у него чуть тлели головни, прикрытые горкой золы, никогда не
разгораясь пламенем. От первой минуты пробуждения и до вечерних
приступов кашля все его действия были размерены, как движения
маятника. Это был какой-то человек-автомат (homme modèle), которого
заводили ежедневно. Если тронуть ползущую по бумаге мокрицу, она
мгновенно остановится и замрет; так же вот и этот человек во время
разговора вдруг умолкал, выжидая, пока не стихнет шум проезжающего
под окнами экипажа, так как не желал напрягать голос. По примеру
Фонтенеля, он берег жизненную энергию, подавляя в себе все
человеческие чувства. И жизнь его протекала так же бесшумно, как
сыплется струйкой песок в старинных песочных часах. Иногда его жертвы
возмущались, поднимали неистовый крик, потом вдруг наступала полная
тишина, как в кухне, когда зарежут в ней утку. К вечеру человек-вексель2
становился обыкновенным человеком, а слиток металла в его груди
превращался в человеческое сердце. Если он бывал доволен истекшим
днем, то потирал себе руки, а из глубоких морщин, бороздивших его лицо,
как будто поднимался дымок веселости, – право, невозможно изобразить
иными словами его немую усмешку, игру лицевых мускулов,
выражавшую, вероятно, те же ощущения, что и беззвучный смех Кожаного
Чулка. Всегда, даже в минуты самой большой радости, говорил он
односложно и сохранял сдержанность. Вот какого соседа послал мне
случай, когда я жил на улице Де-Грэ…<…> Если человечность, общение
меж людьми считать своего рода религией, то Гобсека можно было назвать

2
    Буквальный перевод немецкого слова «Wechsel» (вексель) – «обмен».
                                         34