Основы творческой деятельности журналиста. Бобков А.К. - 18 стр.

      Во многих записях автор «На рубеже веков» предстает как утончен-
ный интеллигент в чисто западном понимании этого слова, можно даже
сказать, интеллектуал высокой пробы. И в то же время у него срывается
такое: «Как же мне надоел в театре Чехов и его «интеллигентность», кото-
рую наша ублюдочная интеллигенция из-за недостатка чего-либо путного
в себе несет, как знамя».
      Есть запись и о творческой кухне: «Очень сильно продвинулся с гла-
вой о Сталине. Здесь я пользуюсь тремя источниками: сборником
М. П. Лобанова, который собрал много документов и воспоминаний, кни-
гами о Сталине Троцкого и большим томом Родзинского. Из всех них я бе-
ру материалы, факты. цитаты, даты довольно беззастенчиво. Я не делаю
никаких открытий, я только пытаюсь интонировать. Настоящему писателю
незачем лезть в архивы, раскапывать неизвестное, за него это сделают дру-
гие, его задача – точно интонировать. Вольтер, когда его уличили, что он
вставил в свою повесть «Кандид» без изменений несколько страниц из
произведений других авторов, отрезал: «Беру свое!», и Есин тоже может
повторить за Вольтером: «Беру свое!». Повезло студентам Литинститута,
что у них такой учитель, такой наставник».
      Очень бы хотелось почитать дневники, которые вели люди в 30-х,
40-х, 50-х годах прошлого века, но это невозможно. Если человек был ду-
мающий, то он не смог бы заносить в дневник мысли и наблюдения о мер-
зостях окружающей жизни, потому что понимал: это могло стать смер-
тельно опасным для него. Опасно для жизни тогда было писать откровен-
ные дневники. А кто писал, тот поплатился. Но кое-что сохранилось. Са-
мое объемное – дневники Корнея Ивановича Чуковского. Но в его записях
сталинского периода осторожность и еще раз осторожность. В августе
1937 года арестован муж Лидии Корнеевны, его дочери, – Матвей Брон-
штейн. Талантливый физик-теоретик. Чуковский много сделал, чтобы по-
пытаться вызволить его из НКВД. Добился приема у высокопоставленного
лица – не помогло. Но в дневнике об истории с Бронштейном только два
слова – «Лидина трагедия».
      Еще можно выделить дневники Пришвина. Это сильный документ.
Жаль только, что издание его закончилось на 1922 году. А ведь про лютые
30-е и 40-е он наверняка много чего откровенного изложил…
      И все-таки: все ли дневниковое можно выкладывать на всеобщее
обозрение? Андрей Дмитриевич Сахаров вел дневник. Об этом несколько
раз проскальзывает в его «Воспоминаниях», иногда приводятся отрывки из
дневниковых записей. Кто б отказался почитать его полностью. Но Елена
Георгиевна Боннэр как-то сказала: «Если б эти дневники увидели свет, то
многие люди испугались бы, как они описаны пером Андрея». Наверное,
перед нами предстал бы другой Андрей Дмитриевич, прочитай его днев-
ники. Он был как ребенок: искренний до неприличия, говорил и писал, что
думал. А что может быть страшнее предельной откровенности? Может,
действительно настанет время, когда не останется в живых никого из тех,

                                   18