Основы теории литературы - 90 стр.

думье, глядя на воду. Угрюмые сосны с мохнатыми корнями, которые в прошлом году ви-
дели его здесь таким молодым, радостным и бодрым, теперь не шептались, а стояли не-
подвижные и немые, точно не узнавали его. И в самом деле, голова у него острижена,
длинных красивых волос уже нет, походка вялая, лицо, сравнительно с прошлым летом,
пополнело и побледнело.
       По лавам он перешел на тот берег. Там, где в прошлом году была рожь, теперь ле-
жал в рядах скошенный овес. Солнце уже зашло, и на горизонте пылало широкое красное
зарево, предвещавшее на завтра ветреную погоду. Было тихо. Всматриваясь по тому на-
правлению, где в прошлом году показался впервые черный монах, Коврин постоял минут
двадцать, пока не начала тускнуть вечерняя заря...
       Когда он, вялый, неудовлетворенный, вернулся домой, всенощная уже кончилась.
Егор Семеныч и Таня сидели на ступенях террасы и пили чай. Они о чем-то говорили, но,
увидев Коврина, вдруг замолчали, и он заключил по их лицам, что разговор у них шел о
нем.
       — Тебе, кажется, пора уже молоко пить,— сказала Таня мужу.
       — Нет, не пора...— ответил он, садясь на самую нижнюю ступень.— Пей сама. Я
не хочу.
       Таня тревожно переглянулась с отцом и сказала виноватым голосом:
       — Ты сам замечаешь, что молоко тебе полезно.
       — Да, очень полезно! — усмехнулся Коврин. — Поздравляю вас: после пятницы во
мне прибавился еще один фунт весу. — Он крепко сжал руками голову и проговорил с
тоской: — Зачем, зачем вы меня лечили? Бромистые препараты, праздность, теплые ван-
ны, надзор, малодушный страх за каждый глоток, за каждый шаг —всё это в конце концов
доведет меня до идиотизма. Я сходил с ума, у меня была мания величия, но зато я был ве-
сел, бодр и даже счастлив, я был интересен и оригинален. Теперь я стал рассудительнее и
солиднее, но зато я такой, как все: я — посредственность, мне скучно жить... О, как вы
жестоко поступили со мной! Я видел галлюцинации, но кому это мешало? Я спрашиваю:
кому это мешало?
       — Бог знает, что ты говоришь! — вздохнул Егор Семеныч. — Даже слушать скуч-
но.
       — А вы не слушайте.
       Присутствие людей, особенно Егора Семеныча, теперь уж раздражало Коврина, он
отвечал ему сухо, -холодно и даже грубо и иначе не смотрел на него, как насмешливо и с
ненавистью, а Егор Семеныч смущался и виновато покашливал, хотя вины за собой ника-