Составители:
Рубрика:
3
Введение
Интерес к повседневности, характерный для философского и, в час-
тности, социально-философского мышления последнего столетия, пред-
ставляется неслучайным явлением на фоне общей одержимости гума-
нитарных наук исследованием структур обыденного опыта, той зоны
человеческой практики, которая неизменно на протяжении многих веков
интеллектуальной истории западной цивилизации оставалась в юрисдик-
ции «здравого смысла», разума, не озабоченного поиском собственных
оснований, не мыслящего себя и потому немыслимого. Практическая
укорененность и логическая иррелевантность здравомысленных суж-
дений вплоть до начала XX века являлись условием их теоретической
дисквалификации и основанием научной критики предрассудков в них
заключенных. Понятая в качестве «мнения» в противоположность ис-
комому и взыскуемому «знанию», область химер здравого смысла с
высоты «теории» рассматривалась исключительно в виде препятствия
на пути научного исследования природы вещей. Пассивный разум, до-
вольствующийся простыми обобщениями, на манер «о вкусах не спо-
рят», «все женщины легкомысленны» или «мужчины сплошь эгоисты»,
и наступающий без оглядки на собственные универсалии, всегда пред-
ставлялся то ли прибежищем фундаментальной, разделяемой всем че-
ловеческим родом, глупости, то ли образцом смирения перед лицом
мировой тайны.
Отмеченное изменение в перспективе теоретического исследования
и даже переоценка феноменов обыденной жизни, в качестве его соб-
ственных единственных оснований, тем не менее, не отменило пробле-
мы отсутствия проблематизации, проблемы беспроблемности здраво-
го смысла. По существу, все попытки научного и философского анализа
социального бытия, какими бы мотивами они ни были продиктованы, с
ней сталкиваются и ею непосредственно определены. Спонтанная ак-
тивность теоретического разума теряется в виду собственного непод-
вижного двойника, совершенно не озабоченного требованием согласо-
вания принадлежащих ему суждений о мире и действий, совершаемых
