История русской литературы. Ч.3. Полещук Л.З. - 69 стр.

как Танечкин кабинет хорош, с каким вкусом». По службе все шло прекрасно: «И усталый, но с
чувством виртуоза, отчетливо отделавшего свою важную партию, одну из первых скрипок в оркестре,
возвращался Иван Ильич домой». «Так они жили, - заключает Автор. - Круг общества составился у них
самый лучший». «Так они жили», - повторяет Толстой, указывая на неизбежный конфликт между
настоящим и будущим. «Все были счастливы и здоровы. Нельзя было назвать нездоровьем то, что Иван
Ильич говорил иногда, что у него странный вкус во рту и что-то неловко в левой стороне живота». Две
силы руководили жизнью Ивана Ильича: семья и служба. Они взаимно обусловлены, при этом семья
оказывается как бы барометром служебных успехов Ивана Ильича. Период неудач в карьере отмечен
семейными неурядицами, начавшееся восхождение по служебной лестнице сочеталось с внешней
гармонией в личной жизни и, наконец, трагический финал обострил до цинизма семейный конфликт.
Новая тема: начало конца – открывается ухудшением атмосферы в доме. «Случилось, что неловкость эта
(ушиб) стала увеличиваться и переходить не в боль еще, но в сознание тяжести постоянной в боку и в
нерадостное расположение духа». Тут же прозвучал другой мотив: сказано прямо, что состояние Ивана
Ильича раздражало жену, болезнь только начинала проявляться, а Прасковья Федоровна часто «хотела
желать, чтоб он умер, но не могла этого желать, потому что тогда не было бы жалованья. И это, главное,
раздражало ее. Она считала себя страшно несчастной именно тем, что даже смерть его не могла спасти
ее, и она раздражалась, и это раздражение ее усиливало его болезнь». Страшные слова сказаны о
Прасковье Федоровне. В рукописях Толстой развивает эту мысль, и вина оказывается не только на
Прасковье Федоровне, семейная жизнь показана в самом мрачном свете: «Начинались его придирки
всегда перед самым обедом и часто, именно когда он начинал есть, - за супом. То он замечал, что что-
нибудь из посуды испорчено, то кушанье не такое, то сын положил локоть на стол, то прическа дочери.
И во всем он обвинял Прасковью Федоровну. Прасковья Федоровна попробовала раз возражать, но он
пришел в такое бешенство, что она испугалась. И с тех пор, заметив, что это происходит перед обедом,
смирила себя; уже не возражала... Решив, что муж ее имеет ужасный характер и сделал несчастие ее
жизни, она стала жалеть себя. И чем больше она жалела себя, тем больше ненавидела мужа». Иван
Ильич обречен на одиночество. Чем дальше, тем яснее это будет для него самого. Жена добилась, чтобы
больной обратился к доктору, доктор важно обследовал больного. Иван Ильич спрашивал себя, над чем
«гримасничал и ломался доктор»: «над его жизнью, над его смертью?» Проблема жизни и смерти, и
рядом звучит тревога больного, обеспокоенного своим недомоганием. Толстой избрал коварный метод
сопоставления судебной процедуры с медицинской. Ему важно показать, что в двух сферах: наказания и
излечения, взаимно, казалось бы, исключающих друг друга, - общая природа. Это и есть самый суровый
приговор медицине: «…все было так, как всегда делается. И ожидание, и важность напускная
докторская, ему знакомая, та самая, которую он знал в себе в суде… Все было точно так же, как в суде.
Как он в суде делал вид над подсудимым, так точно над ним знаменитый доктор делал тоже вид». Иван
Ильич остался в полнейшем одиночестве, на половине его рассказа жене о визите к врачу «вошла дочь в
шляпке: она собиралась с матерью ехать. Она с усилием присела послушать эту скуку, но долго не
выдержала, и мать не дослушала». Прасковья Федоровна для проформы ободрила мужа, послала
Герасима в аптеку, и сама пошла одеваться. «Он не переводил дыханья, пока она была в комнате, и
тяжело вздохнул, когда она вышла». Теперь Иван Ильич полностью сосредоточился на своей болезни:
«Нельзя было себя обманывать: что-то страшное, новое и такое значительное, чего значительнее
никогда в жизни не было с Иваном Ильичем, совершалось в нем. И он один знал про это, все же
окружающие не понимали или не хотели понимать и думали, что все на свете идет по-прежнему». Гость
(шурин) был поражен видом больного. Он поглядел на Ивана Ильича секунду молча: «Этот взгляд все
открыл Ивану Ильичу… Он мертвый человек, посмотри его глаза. Нет свету», - услышал Иван Ильич.
Потрясение было настолько велико, что мысль о болезни захватила все существо Ивана Ильича. Не
чувство одиночества в семье, в суде, в кругу знакомых, а только болезнь, в которой он прежде не
отдавал себе отчета, мысль о том, что им завладел недуг, стала главной в тревогах Ивана Ильича.
Именно болезнь раскрыла Ивану Ильичу глаза на смысл жизни: «…то жизнь была, а теперь смерть, то
свет был, а теперь мрак… Не знаю, не хочу, боюсь я туда… Боже мой, боюсь, не хочу». В повести
начинает звучать философская тема жизни и смерти. Главным остался страх смерти (а не мысли о
смерти). Он вырвался из тайников души, и опять на него нашел ужас.
                                    Повесть «Отец Сергий»
       В Петербурге в 40-х годах XIX века случилось странное событие, удивившее всех. Аристократ,
князь, красавец, командир эскадрона, которому все предсказывали блистательную карьеру при
императоре Николае I, за месяц до свадьбы с красавицей фрейлиной, пользовавшейся особой милостью
императрицы, подал в отставку, разорвал свою связь с невестой, отдал небольшое имение сестре и уехал

                                                 70