История русской литературы. Ч.3. Полещук Л.З. - 68 стр.

Ивана Ильича была служба, одно утешение его важность. Только в служебном мире еще оставался у
него тот уголок, где он мог проводить в жизнь свою веру о том, что жить надо легко, приятно и
прилично». На этой же гранке есть и новый текст: «В служебном мире сосредоточился для него весь
интерес жизни. И интерес этот поглощал его. Сознание своей власти, возможности погубить всякого
человека, которого он захочет погубить, важность, даже внешняя, при его входе в суд и встречах с
подчиненными и, главное, мастерство свое ведения дел, которое он чувствовал, все это радовало его и
наполняло его жизнь».
        Семейная тема не отведена на второй план, она тоже занимает важное место в повести: в ранних
набросках Толстой писал, что Прасковья Федоровна была «ревнива, злоязычна, скупа, бестолкова». В
рукописи вписаны убийственные подробности о Прасковье Федоровне, оказывается ей нужно было
«непременно выйти за него замуж, так как она уже осеклась на трех женихах и чувствовала, что – теперь
или никогда. Девица взялась за дело с энергией, и не успел Иван Ильич оглянуться», как понял, что «все
пути ему заказаны, кроме одного: жениться. И он женился». На каждом шагу Иван Ильич чувствовал
«хомут женитьбы»: «Он думал освободиться от него тем самым легким и приличным отношением к
жизни, которое выручало его в прежних задачах, он пробовал приглашать к себе друзей, пробовал сам
уезжать в клуб или к приятелям, но жена делала ему такие сцены, с такой энергией ругала его дураком,
свиньей и так упорно и решительно, очевидно, твердо решившись не переставать до тех пор, пока он не
покорится, т.е. не будет сидеть дома и не перестанет быть весел». Иван Ильич покорился. «Хомут»
действительно сковал его волю и желания. Герой повести слал искать выход. Был один – служба.
Служба оказалась единственным убежищем, в котором Иван Ильич прятался от домашних невзгод.
Теперь Иван Ильич «в этом выгороженном от жены мирке устроил свою легкую и приятную жизнь». Он
и жена были два вооруженных лагеря, противопоставленные друг другу: «Пошли дети. Жена стала
более зла и требовательна. И потому служба и честолюбие усилились еще тем, что одна служба могла
давать деньги». Несколько раз менялось служебное положение: то взлет, то остановка. В незадачливое
время невзгоды усиливались «вечным пилением жены»: «В семье была постоянная война. Большинство
предметов разговора наводило на вопросы, по которым были воспоминания ссор, и ссоры всякую
минуту готовы были разгораться. Оставались только кое-какие островки, на которых можно было кое-
как держаться, не раздражаясь. Но всякую минуту оба были готовы соскочить в море вражды, которое
заливало его со всех сторон, и всякую минуту вспыхивали ссоры, от которых оба супруга не могли
удержаться даже при прислуге и при детях». Отсюда вывод: «Одно спасенье Ивана Ильича была служба,
одно утешенье – его важность. Только в служебном мире еще оставался у него тот уголок, где он мог
проводить в жизнь свою веру о том, что жить надо легко, приятно и прилично». Иван Ильич
ожесточенно боролся за продвижение по административной лестнице. Почти в отчаянии успеть в своем
деле он ездил в Петербург. Рассказ о том, как он завоевывал новое положение, остро сатиричен,
особенно в ранних рукописях: «Он ехал только за одним – исхитриться выпросить место в 7 тысяч
жалования. Он уже не держался никакого министерства, направления, рода деятельности. Ему нужно
было место – место с 7-ю тысячами. Без места с 7-ю тысячами – погибель… И он ехал, везя себя на
базар, кому понадобится, кто даст больше». Поездка увенчалась неожиданным успехом. В вагоне подсел
знакомый, сообщил о переменах в высших сферах. Говорили о судьбах России, в действительности же
интерес разговора состоял в соображении последствий для получения места себе и близким.
Существенно отличает раннюю редакцию от поздней упоминание о смерти отца, чего нет в
опубликованной повести. Надежды Ивана Ильича на хорошее место вполне оправдались: и повышение
на две степени, и оклад в восемь тысяч, и подъемные 3,5 тысячи рублей. В жизни Ивана Ильича
наступила во всем гармония, начиная с семейного уюта. Биография Ивана Ильича служит только
вступлением и основанием для главной темы: ничтожность мелких земных интересов перед лицом
неминуемой катастрофы, чтобы избежать ужаса смерти, необходимо другое отношение к жизни.
Тернистый путь к бездне неизбежен, он сначала невидим, потом едва уловим, затем страшен.
        Переехав в Москву, Иван Ильич погрузился в устройство квартиры, и в этот счастливый момент
раздался первый глухой, незамеченный удар: «Раз он влез на лесенку, чтобы показать непонимающему
обойщику, как он хочет драпировать, оступился и упал, но, как сильный и ловкий человек, удержался,
только боком стукнулся об ручку рамы. Ушиб был неважный и скоро прошел. Вообще же Иван Ильич
… чувствовал себя от этой физической работы по дому лучше, чем когда-нибудь. Он писал: Чувствую,
что с меня соскочило лет 15». Сколько грусти таится в сопоставлении случайного, едва замеченного
удара, который приведет к смерти, и физической бодрости, осужденной в этот самый миг на
уничтожение. Видимая ничтожность эпизода с лесенкой подчеркнута еще раз, когда приехала из
деревни жена. Иван Ильич успокоил ее: «Я не даром гимнаст, другой бы убился, а я чуть-чуть ударился
вот тут; когда тронешь, еще больно, но уж проходит, просто синяк». Разговор перешел к главному: «…

                                                 69