Современный немецкий роман. Ч.2. Чугунов Д.А. - 35 стр.

                                   35
    Нигель, значит, хочет пойти на эту дринч-сейшен, и я должен его
сопровождать, и он роется в своем шкафу в поисках какого-то прикида,
одновременно что-то рассказывая, а я курю сигарету, лежа навзничь на
деревянном полу, и выдыхаю вверх струйки дыма. Жаль, что у меня не
получается пускать дым колечками, хотя я тренируюсь уже несколько лет.
    Мигель, кажется, нашел, что искал, – пуловер фирмы «Фэр-Иль» из
бежевой шерсти, связанный «косичками», – и натягивает его через голову,
поверх своей футболки «Ханута», а я в это время думаю, что только сейчас
въехал, почему эта фирма называется «Ханутой». Дело тут вот в чем: в
Германии существует какая-то безумная мода сокращать слова, впервые
изобретенная нацистами. Гестапо, и шупо, и крипо – что это значит, всем
ясно. Но было еще, к примеру, слово Хафраба, и, как я думаю, очень
немногие знают, что это сокращение от «Гамбург-Франкфурт-Базель» – так
называлось гитлеровское шоссе. Да, а «Ханута», естественно, значит – вы
не поверите – Haselnußtafel, «шоколадка с лесными орехами».
    Как бы то ни было, я и на сей раз замечаю – пока Нигель натягивает
свой пуловер, а я думаю о шоколадках с орехами, – внизу нигелевского
пуловера (на кайме, или на «резинке», или как там это называется) две
здоровые проеденные молью дыры и не могу сдержать ухмылки, но, к
счастью, Нигель в данный момент ничего не видит. Я уверен, что Нигелю
на самом деле совершенно по фигу, есть у него дырки в пуловере или нет.
Он ничего не сечет в классической манере одеваться.
    Однажды, в прошлом году, – это уже не имеет отношения к классике –
случилось следующее: я был у него в гостях, и он захотел сварить для нас
двоих кофе, но, поскольку у него не нашлось кофейного фильтра, он взял
старый носок, насыпал туда кофе и потом через носок налил в чашки
горячую воду. Я узнал об этом уже потом, когда обнаружил в кухонной
раковине теплый влажный носок с кофейной гущей, – иначе, конечно, я бы
ни за что не стал пить такую мерзость. (С. 44–48)

    …И пока я стою перед ящиком и, наверное, выгляжу очень прикольно,
потому что, слегка набычив голову, поглаживаю рукой волосы на своем
затылке и одновременно задумчиво слушаю эту мелодию – более красивого
музона я действительно в жизни не слыхал, – ко мне обращается некая
телка и говорит (я ничего не придумываю, она и в самом деле сказала
буквально следующее): «Анджело Бадаламенти, выходит, совсем не
dementi15«.
    Фраза в тот момент кажется мне просто сногсшибательной. Полный
отпад! Я оборачиваюсь, не совсем твердо держась на ногах, и с удивлением
смотрю на девчонку. Она маленького роста, стройненькая, одета в
шикарный костюм, ее черные волосы собраны в пучок на затылке, а одна
прядь падает на лоб. Я ей улыбаюсь, и она в ответ улыбается, у нее очень
темные глаза. Должен еще сказать, что Анджело Бадаламенти – это,
естественно, тот самый композитор, который сочинил музыку к «Твин
Пикс». Мы, значит, смотрим друг на друга, и я внезапно осознаю, что эта
девочка, которую я совершенно случайно встретил на сегодняшней
говенной тусовке, просекла все, что только можно было просечь.
 15
      душевнобольной (итал.)