Современный немецкий роман. Ч.2. Чугунов Д.А. - 34 стр.

                                    34
пикников на открытом воздухе. Тела превращаются в сплошное месиво,
останки погибших приходится выковыривать лопатами. Об этом я тоже
когда-то читал, и сейчас я думаю, что лучше, какашки или ошметки
человеческих тел и где бы я предпочел жить, если бы передо мной встал
такой выбор, – в Касселе или в Люксембурге. (С. 31–37)

    …Квартира Нигеля поражает меня каждый раз, как я ее вижу. Повсюду
на стенах висят фотокопии картин, старые гравюры и географические
карты. Квартира, собственно говоря, кайфная и наверняка дорогая, но, с
другой стороны, она совершенно запущенна. Куски штукатурки
отваливаются от выкрашенных желтой краской стен, а кое-что смотрится
просто шизоидно: представьте себе безумно дорогой секретер в стиле
бидермейер, на котором навалены бумаги, а сверх того еще фотокопии,
старые пожелтевшие фотографии никому не известных персонажей и
миллиарды книг.
    Я бы сказал, что в целом квартира выглядит так, как если бы в ней жил
старый школьный учитель – такой задохлик с кожаными заплатками на
рукавах; чудак, который постоянно заваривает себе чай, потом ставит
чашку куда попало, и забывает выпить, и заваривает чай снова. У него из
ушей торчат пучки поседевших волос, и, собственно, в школе все смеются
над ним, но уволить не могут, потому что он преподает древнегреческий и
иврит, а каждый год находятся два-три ученика, интересующихся
подобными прибамбасами. Во всяком случае, всякий раз, когда я бываю у
Нигеля, у меня в голове складывается именно такая картинка.
    Мы с Нигелем лениво болтаем, и я рассказываю ему, как провел время
на Зильте – что было, в общем, херово, и я разочаровался в своих
ожиданиях; и мы курим сигареты и смеемся, лежа прямо на полу, потому
что у Нигеля никакой тахты нет.
    Он умеет хорошо слушать; то есть, я хочу сказать, когда он слушает,
то смотрит тебе прямо в лицо, и у тебя возникает ощущение, будто все, что
ты говоришь, его действительно и всерьез интересует. Немногие люди
умеют дарить другому такое ощущение. Часто он что-то рассказывает или
объясняет, и я или кто-то другой не просекает, о чем идет речь, потому что
у Нигеля иногда бывают довольно завороченные теории, но он, вместо того
чтобы посмеяться над тем, что его не понимают, объясняет все еще раз,
совершенно спокойно, как будто думает, что ему надо лишь проявить
терпение – и тогда его поймут. Я думаю, Нигель – самый невыпендрежный
чувак из тех, кого я знаю, хотя у него-то как раз имеется достаточно
оснований, чтобы задирать нос перед другими.
    Пока я закуриваю как минимум двухтысячную за этот день сигарету,
Нигель рассказывает о дринч-сейшен, на которую хочет меня затащить. Он
всегда, когда мы встречаемся, берет меня с собой на самые невообразимые
тусовки, как правило, в очень грязные бары, хотя я предпочитаю проводить
время в чистых барах или на дискотеках, где ты, по крайней мере, точно
знаешь, что не выловишь из своей банки с пивом мокрицу. Я бы и ногой не
ступал в подобные тошниловки, если бы не мое уважение к Нигелю.