Русская литература XX века. Ч.2. Тексты и задания к практическим занятиям. Житенев А.А. - 9 стр.

UptoLike

Составители: 

«Как скоро приехали-тоТехнорýк отвернýл рукав полушубка, взглянул
на часы и, отмотáв прóволоку от двери, выскочил наружу: «Чё у тебя
опять?» – «Мотор заглóх. Чё делать-то Народ подумал, что технорук
погóнит всех до лесосéки пешком. Но начальник неожиданно прервáлся,
вытащил пачку папирóс, порвал её не с той стороны, чертыхнýлся: «Я вас
научу родину любить. Сейчас же! Бегом на бáзу!» «Да я ж в мазýтной
телогрéйке, мороз под сорок. Околéю!» «Мороз! Околéю! – передразнил
технорук. – И околевáй! Башкóй думать надо! План срывáешь! – технорук
значительно глянул на меня и, рывком скинув с себя полушýбок,
выбросил его за дверь: Мотáй, мотáй!».
Тракторист за стеною фургóна проклинáл работу, бабу какую-то и
нас. Ударив пинкóм в дверь фургона так, что проволока на двери зазвенéла,
он, отводя душу напослéдок, высказался до конца: «Пла-ан! Всё план! Все
людибра-атья, пони-маш?!» И ушёл в снег, в тайгу. «Братья!» – раздалóсь
из угла глухо и усмéшливо. И все вскúнулись, поражённые тем, что человек
в полотенце подал звук. «А хотите, я вам притчу расскажу о братьях?» –
неожиданно предложил «бывший», и в голосе его просквозило злорáдство.
«Рассказывай. Все равно делать нечего. Загорáть долго». Человек в углу
помолчал, погрéл руки, ненадóлго вынув их из рукавов, и распéвно, в
расчёте на долгое времятак прежде сказывали сказкиначал говорить.
«Было это в нéкотором царстве, в нéкотором государстве, в каком
значения не имеет, факт, что было... Придумали братья для братьев барáк
без последнего. Изобретéние это просто, как и всякое гениáльное
изобретение: кто послéдним из братьев выходил на работытого
убивали. А в остальнóм барак как барак, с трехъярусными нáрами, с
подстилкой из опилок, со светом в плóшках, с угáрными печами. В бараке
том люди толпились уже с пóлночи у выхода, чтобы не оказаться
последними. Братья топтáли друг друга, рвали один на другом одежды,
выцарáпывали глаза, ломали руки, ноги, рыдали от счастья, когда
выбивáлись на улицу не последними...
На улице по обе стороны двери стояли и покуривали светловолосые
братья северного вида, с голубыми иль серыми глазами, поджидáли
последнего, чтобы застрелить его или, как они, посмéиваясь, говорили
«пришúть»... Представьте себе: однажды в тот барак попали два брата.
Нет, не те, которых побратáл барáк, а истинные, единокрóвные братья-
близнецы. Они были еще молодые, рáжие, как говорят в народе. Оба
брата были одинакового роста, одного лица, рýсы, светлоглазы, в плечах
сажéнь. Единокрóвные братья чувствовали себя в бараке «без
последнего» как дома: спали спокойно, при выходе на работу не
нéрвничали. Они, как котят, разбрáсывали окружавшую их кричáщую
мелкотéлую интеллигéнцию и вырывáлись наружу. Выйдут братья из
барака, отряхнýтся да еще и стрелкáм подмигнýт, вместе с ними смеяться
возьмутся, потешаясь над человеческой червью.
17
Однако еду в бараке давали такую, чтобы работать человек ещё мог,
но чтоб к женщине его не тянýло. Братья же привыкли к еде деревенской,
ядрёной, обильной, съедали, как они сами хвалились, в один прихвáт по
две крúнки молока, по каравáю хлеба, по чугунý картóшки, по миске каши.
Братья начали слабéть от барáчной еды. Вот на работу они уже вторыми
входят, третьими, не улюлюкают больше, не потешáются над безумной
толпóю, тревожно, по-пёсьи заúскивающе поглядывают на стрелкóв. Те
свóйски подмигивают им, ничего, дéскать, ребята, мылюди терпеливые.
Стали ворóчаться ночами на нáрах братья, будить друг друга раньше
времени и рыться начали по чужим кóйкам, затем по помóйкам. А это уж
близко к краю. Один из братьев заболел прилипчивой лагерной болезнью
дизентерией. Штýка эта гибельна в бараке без последнего.
Но братья еще шли и шли на яростный утренний штурм смело,
дружно. Здоровый брат проклáдывал дорогу больнóму, рвал руками и
зубами все, что подвёртывалось на пути, да заразился дизентерией и он
болезнь-то перехóдчива.
Однажды утром заметили братья, какой-то профéссоришко, весь
заросший жидкой бородёнкой, обошёл их; другой раз академик узким
плечишком оттёр; картáвый очкáстый поэт, óтроду чахóтошный,
пробился вперед; генералы-молодцы просто мнут барачную тлю и
братьев вместе с нею. Все ближе, ближе братья к последнему делаются.
Пали они духом, кричать друг на дружку взялись: «Васька, не отставáй!».
«Ванька, крушú кашкалдý!». Да уж не крушится. Рот раскрыт, глаза
наружу, всё напряженó, но сил нет. Долго ли, кóротко ли шло это
соревновáние, долго ли, кóротко ли борóлись братья, но пришёл их черёд
Васька остался последним. «Ванькабратáн, не бросай!» – закричал он.
И Ванька вернулся к Ваське, подхватил его, выволок из роковóго барака,
а ему в грудь дýло автомáта.
Закричали Ванька с Васькой: «Граждане начальники! Граждане!
Мы всегда... мы всегда были первые! Мы ещё можем...». Но нет пощады
послéднему, от вéку нет, в любой жизни нет, в лáгерной и подáвно.
Оттянýл стрелóк затвóр, деловито, неторопливо пóднял автомáт. И тогда
Ванька схватил вóвсе ослабéвшего Ваську и загородился им. Но автомат
был новой системы, хорошо смáзанный, – óчередь прошúла обоих
братьев...
Все сидели не шевелясь, в глубоком молчании. Технорýк
передёрнулся, начал подбрáсывать полéнья в печь и сказал: «Ты вот что,
дядя! Ты эти разговóрчики брось. – Голос технорукá напрягся. – Тут
рабочий народ, корреспондéнт газеты...». Лицо его было сурóво,
негодýюще, но вдруг отмяклотракторист возвращáлся и разговáривал с
тем человеком, который проспáл на работу. «Живы будемне помрём
потёр руки технорук и зло посмотрел на человека в углу. Все в фургóне
закáшляли, затóпали, облегчённо зашевелились, рáдуясь тому, что скоро
18
«Как скоро приехали-то!» Технорýк отвернýл рукав полушубка, взглянул               Однако еду в бараке давали такую, чтобы работать человек ещё мог,
на часы и, отмотáв прóволоку от двери, выскочил наружу: «Чё у тебя           но чтоб к женщине его не тянýло. Братья же привыкли к еде деревенской,
опять?» – «Мотор заглóх. Чё делать-то?» Народ подумал, что технорук          ядрёной, обильной, съедали, как они сами хвалились, в один прихвáт по
погóнит всех до лесосéки пешком. Но начальник неожиданно прервáлся,          две крúнки молока, по каравáю хлеба, по чугунý картóшки, по миске каши.
вытащил пачку папирóс, порвал её не с той стороны, чертыхнýлся: «Я вас       Братья начали слабéть от барáчной еды. Вот на работу они уже вторыми
научу родину любить. Сейчас же! Бегом на бáзу!» «Да я ж в мазýтной           входят, третьими, не улюлюкают больше, не потешáются над безумной
телогрéйке, мороз под сорок. Околéю!» «Мороз! Околéю! – передразнил         толпóю, тревожно, по-пёсьи заúскивающе поглядывают на стрелкóв. Те
технорук. – И околевáй! Башкóй думать надо! План срывáешь! – технорук        свóйски подмигивают им, ничего, дéскать, ребята, мы – люди терпеливые.
значительно глянул на меня и, рывком скинув с себя полушýбок,                Стали ворóчаться ночами на нáрах братья, будить друг друга раньше
выбросил его за дверь: Мотáй, мотáй!».                                       времени и рыться начали по чужим кóйкам, затем по помóйкам. А это уж
      Тракторист за стеною фургóна проклинáл работу, бабу какую-то и         близко к краю. Один из братьев заболел прилипчивой лагерной болезнью –
нас. Ударив пинкóм в дверь фургона так, что проволока на двери зазвенéла,    дизентерией. Штýка эта гибельна в бараке без последнего.
он, отводя душу напослéдок, высказался до конца: «Пла-ан! Всё план! Все            Но братья еще шли и шли на яростный утренний штурм смело,
люди – бра-атья, пони-маш?!» И ушёл в снег, в тайгу. «Братья!» – раздалóсь   дружно. Здоровый брат проклáдывал дорогу больнóму, рвал руками и
из угла глухо и усмéшливо. И все вскúнулись, поражённые тем, что человек     зубами все, что подвёртывалось на пути, да заразился дизентерией и он –
в полотенце подал звук. «А хотите, я вам притчу расскажу о братьях?» –      болезнь-то перехóдчива.
неожиданно предложил «бывший», и в голосе его просквозило злорáдство.             Однажды утром заметили братья, какой-то профéссоришко, весь
«Рассказывай. Все равно делать нечего. Загорáть долго». Человек в углу       заросший жидкой бородёнкой, обошёл их; другой раз академик узким
помолчал, погрéл руки, ненадóлго вынув их из рукавов, и распéвно, в          плечишком оттёр; картáвый очкáстый поэт, óтроду чахóтошный,
расчёте на долгое время – так прежде сказывали сказки – начал говорить.      пробился вперед; генералы-молодцы просто мнут барачную тлю и
      «Было это в нéкотором царстве, в нéкотором государстве, в каком        братьев вместе с нею. Все ближе, ближе братья к последнему делаются.
значения не имеет, факт, что было... Придумали братья для братьев барáк      Пали они духом, кричать друг на дружку взялись: «Васька, не отставáй!».
без последнего. Изобретéние это просто, как и всякое гениáльное              «Ванька, крушú кашкалдý!». Да уж не крушится. Рот раскрыт, глаза
изобретение: кто послéдним из братьев выходил на работы – того               наружу, всё напряженó, но сил нет. Долго ли, кóротко ли шло это
убивали. А в остальнóм барак как барак, с трехъярусными нáрами, с            соревновáние, долго ли, кóротко ли борóлись братья, но пришёл их черёд –
подстилкой из опилок, со светом в плóшках, с угáрными печами. В бараке     Васька остался последним. «Ванька – братáн, не бросай!» – закричал он.
том люди толпились уже с пóлночи у выхода, чтобы не оказаться               И Ванька вернулся к Ваське, подхватил его, выволок из роковóго барака,
последними. Братья топтáли друг друга, рвали один на другом одежды,          а ему в грудь дýло автомáта.
выцарáпывали глаза, ломали руки, ноги, рыдали от счастья, когда                    Закричали Ванька с Васькой: «Граждане начальники! Граждане!
выбивáлись на улицу не последними...                                         Мы всегда... мы всегда были первые! Мы ещё можем...». Но нет пощады
      На улице по обе стороны двери стояли и покуривали светловолосые        послéднему, от вéку нет, в любой жизни нет, в лáгерной и подáвно.
братья северного вида, с голубыми иль серыми глазами, поджидáли              Оттянýл стрелóк затвóр, деловито, неторопливо пóднял автомáт. И тогда
последнего, чтобы застрелить его или, как они, посмéиваясь, говорили –      Ванька схватил вóвсе ослабéвшего Ваську и загородился им. Но автомат
«пришúть»... Представьте себе: однажды в тот барак попали два брата.         был новой системы, хорошо смáзанный, – óчередь прошúла обоих
Нет, не те, которых побратáл барáк, а истинные, единокрóвные братья-         братьев...
близнецы. Они были еще молодые, рáжие, как говорят в народе. Оба                   Все сидели не шевелясь, в глубоком молчании. Технорýк
брата были одинакового роста, одного лица, рýсы, светлоглазы, в плечах –     передёрнулся, начал подбрáсывать полéнья в печь и сказал: «Ты вот что,
сажéнь. Единокрóвные братья чувствовали себя в бараке «без                   дядя! Ты эти разговóрчики брось. – Голос технорукá напрягся. – Тут
последнего» как дома: спали спокойно, при выходе на работу не                рабочий народ, корреспондéнт газеты...». Лицо его было сурóво,
нéрвничали. Они, как котят, разбрáсывали окружавшую их кричáщую              негодýюще, но вдруг отмякло – тракторист возвращáлся и разговáривал с
мелкотéлую интеллигéнцию и вырывáлись наружу. Выйдут братья из               тем человеком, который проспáл на работу. «Живы будем – не помрём!» –
барака, отряхнýтся да еще и стрелкáм подмигнýт, вместе с ними смеяться       потёр руки технорук и зло посмотрел на человека в углу. Все в фургóне
возьмутся, потешаясь над человеческой червью.                                закáшляли, затóпали, облегчённо зашевелились, рáдуясь тому, что скоро
                                    17                                                                          18