Основы теории литературы - 62 стр.

       Я смотрел на Сильвио с изумлением. Таковое признание совершенно смутило ме-
ня. Сильвио продолжал:
       “Так точно: я не имею права подвергать себя смерти. Шесть лет тому назад я полу-
чил пощечину, и враг мой еще жив”.
       Любопытство мое сильно было возбуждено. “Вы с ним не дрались? — спросил
я.— Обстоятельства, верно, вас разлучили?”
       “Я с ним дрался, — отвечал Сильвио, — и вот памятник нашего поединка”.
       Сильвио встал и вынул из картона красную шапку с золотою кистью с галуном (то,
что французы называют bonnet de ро1iсе'); он ее надел; она была прострелена на вершок
ото лба.
       “Вы знаете, — продолжал Сильвио,— что я служил в*** гусарском полку. Харак-
тер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В
наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянст-
вом: я перепил славного Бурцева, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем полку
случались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Това-
рищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели на меня,
как на необходимое зло.
       Я спокойно (или беспокойно) наслаждался моею славою, как определился к нам
молодой человек богатой и знатной фамилии (не хочу назвать его). Отроду не встречал
счастливца столь блистательного! Вообразите себе молодость, ум, красоту, веселость са-
мую бешеную, храбрость самую беспечную, громкое имя, деньги, которым не знал он
счета и которые никогда у него не переводились, и представьте себе, какое действие дол-
жен был он произвести между нами. Первенство мое поколебалось. Обольщенный моею
славою, он стал было искать моего дружества; но я принял его холодно, и он безо всякого
сожаления от меня удалился. Я его возненавидел. Успехи его в полку и в обществе жен-
щин приводили меня в совершенное отчаяние. Я стал искать с ним ссоры; на эпиграммы
мои отвечал он эпиграммами, которые всегда казались мне неожиданнее и острее моих и
которые, конечно, не в пример были веселее: он шутил, а я злобствовал. Наконец однажды
на бале у польского помещика, видя его предметом внимания всех дам, и особенно самой
хозяйки, бывшей со мною в связи, я сказал ему на ухо какую-то плоскую грубость. Он
вспыхнул и дал мне пощечину. Мы, бросились к саблям; дамы попадали в обморок; нас
растащили, и в ту же ночь поехали мы драться.
       Это было на рассвете. Я стоял на назначенном месте с моими тремя секундантами.
С неизъяснимым нетерпением ожидал я моего противника. Весеннее солнце взошло, и