Составители:
Рубрика:
30
либо строчки бесконечно повторяющейся буквы «а», либо абракадабра, либо
просто чистые страницы
1
.
Так и в «Заседании завкома» разрушенный диалог, до этого изобилующий
производственной лексикой и идиотскими канцеляризмами, перетекает в ли-
шенный смысла словесный поток: «прорубоно», «та и прорубо», «ота-ота-та»,
«прободено», «убойно», «вытягоно», «напихо червие, напихо». Слова-уродцы с
обрубленными флексиями уже не идентифицируются как полноценные знаки, но
смысл еще угадывается
по оставшимся частям. Далее как из сломанного меха-
низма начинают сыпаться железки, обгоревшие провода и контакты, так и здесь
полноценное слово начинает превращаться в словесный мусор, выдается нечто
уже совсем не подчиняющееся никаким законам логики и смысла: «Патрубки,
патрубки пробойные общечеловеческие Гост 652/58 по неучтенному, - забормо-
тал Урган, вместе со всеми
прижимая тело уборщицы к столу. - Длина четыреста
двадцать миллиметров, диаметр сорок два миллиметра, толщина стенок три
миллиметра, фаска 3х5... Прободено... так-то и проб, - бормотала уборщица»
2
.
Подобный стилевой прием С.Зимовец, анализируя рассказ В.Сорокина «Ме-
сяц в Дахау», написанный в форме дневника писателя, проводящего свой отпуск
в концлагере, определяет как «автоматическое письмо», передающее внутренний
распад личности.
Герой последовательно перемещается из одной пыточной камеры в другую,
и «автоматическое письмо» микронарративно фиксирует его ужасающие стра-
дания.
«Камера
I. Сразу милая когда в кресле как бы стоматологическом и клещи и
ты моя прелесть со стеком и внизу голенькая а меня привязали кафеля много
света и сначала по ногам бьешь со свистом до кровоподтеков а я плачу а потом
клещи и ноготь на мизинце».
Агония тела в постоянно множащихся процедурах
пыток достигает границ
антропологических возможностей, и этот процесс подчеркивается последова-
тельным разрушением сначала синтаксиса, потом грамматики и морфологии
письма:
«Камера 15. Пробоитие и протрубо игло иглоделание христо христокожее
богомясо трупобитие потрохомятие клац клацо клац этого прогное прогноевое
трупокоже благородо трупокожее благородое напр клац клац клац».
Энергия возведения в знак знаков пытаемого
тела уже не может опираться
на экзистенциальную или онтологическую ситуацию. Сема наползает на сему,
морфема на морфему, и мы имеем дело с полным семиотическим инцестом
3
.
Процесс разрушения знаковой системы прямо пропорционален процессу
распада жизни в художественном мире писателя.
Таким образом, В.Сорокин, может быть, наиболее последовательно реализу-
ет тезис о том, что «искусство слова уничтожает реальность». Действительность,
1
См.: Генис А, Вавилонская башня. М.: Независимая газета, 1997. С. 105.
2
Сорокин В. Заседание завкома // Русские цветы зла. М.: Подкова, 1997. С.377-378.
3
Зимовец С. Молчание Герасима. М.: Гнозис, 1996. С. 112-113.
либо строчки бесконечно повторяющейся буквы «а», либо абракадабра, либо просто чистые страницы1. Так и в «Заседании завкома» разрушенный диалог, до этого изобилующий производственной лексикой и идиотскими канцеляризмами, перетекает в ли- шенный смысла словесный поток: «прорубоно», «та и прорубо», «ота-ота-та», «прободено», «убойно», «вытягоно», «напихо червие, напихо». Слова-уродцы с обрубленными флексиями уже не идентифицируются как полноценные знаки, но смысл еще угадывается по оставшимся частям. Далее как из сломанного меха- низма начинают сыпаться железки, обгоревшие провода и контакты, так и здесь полноценное слово начинает превращаться в словесный мусор, выдается нечто уже совсем не подчиняющееся никаким законам логики и смысла: «Патрубки, патрубки пробойные общечеловеческие Гост 652/58 по неучтенному, - забормо- тал Урган, вместе со всеми прижимая тело уборщицы к столу. - Длина четыреста двадцать миллиметров, диаметр сорок два миллиметра, толщина стенок три миллиметра, фаска 3х5... Прободено... так-то и проб, - бормотала уборщица»2. Подобный стилевой прием С.Зимовец, анализируя рассказ В.Сорокина «Ме- сяц в Дахау», написанный в форме дневника писателя, проводящего свой отпуск в концлагере, определяет как «автоматическое письмо», передающее внутренний распад личности. Герой последовательно перемещается из одной пыточной камеры в другую, и «автоматическое письмо» микронарративно фиксирует его ужасающие стра- дания. «Камера I. Сразу милая когда в кресле как бы стоматологическом и клещи и ты моя прелесть со стеком и внизу голенькая а меня привязали кафеля много света и сначала по ногам бьешь со свистом до кровоподтеков а я плачу а потом клещи и ноготь на мизинце». Агония тела в постоянно множащихся процедурах пыток достигает границ антропологических возможностей, и этот процесс подчеркивается последова- тельным разрушением сначала синтаксиса, потом грамматики и морфологии письма: «Камера 15. Пробоитие и протрубо игло иглоделание христо христокожее богомясо трупобитие потрохомятие клац клацо клац этого прогное прогноевое трупокоже благородо трупокожее благородое напр клац клац клац». Энергия возведения в знак знаков пытаемого тела уже не может опираться на экзистенциальную или онтологическую ситуацию. Сема наползает на сему, морфема на морфему, и мы имеем дело с полным семиотическим инцестом3. Процесс разрушения знаковой системы прямо пропорционален процессу распада жизни в художественном мире писателя. Таким образом, В.Сорокин, может быть, наиболее последовательно реализу- ет тезис о том, что «искусство слова уничтожает реальность». Действительность, 1 См.: Генис А, Вавилонская башня. М.: Независимая газета, 1997. С. 105. 2 Сорокин В. Заседание завкома // Русские цветы зла. М.: Подкова, 1997. С.377-378. 3 Зимовец С. Молчание Герасима. М.: Гнозис, 1996. С. 112-113. 30
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- …
- следующая ›
- последняя »