История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 111 стр.

редко и неожиданно. Платонов лупит читателя этим языком по голове
непрерывно.
    Если театр жестокости Вагинова состоит во втаскивании читателя на сцену
через «вы же понимаете, вы же такой же подлец, мы же между собой все
понимаем», то Платонов ни на секунду не сомневается, что мы все идиотические
святые, убивающие и умирающие в порядке повседневного долженствования.
    И Вагинов, и Платонон – демиурги, но демиурги, взявшиеся из персонажей, а
вернее, актантов «Петербурга». Наконец «Дар» встал в один богатырский ряд с
«Козлиной песней» и «Котлованом». Русская литература XX века состоялась.
    А в Ленинграде, уже совсем не Петербурге, доживал свою короткую жизнь
Леонид Добычин, удивительный демиург, чувствовавший себя одинаково
свободно на полях Гоголя, А. Н. Островского и Белого.
    И Вагинов, и Платонов, и Набоков, и Добычин вполне разрушительно
отнеслись к Андрею Белому. Если русская литература XIX века выросла из
полемики с Пушкиным и Гоголем, то уж проза-то русская XX века выросла из
открытого спора с Белым.
    Кто с ним не спорил, кто продолжал, холил и лелеял и его, и Мандельштама,
и Хлебникова – это обэриуты. Их поэзия иногда читается как развернутый
комментарий к «Петербургу». Не стихи Белого, а именно «Петербург» – исток
творчества Александра Введенского и Даниила Хармса. Особенно интересен в
этом смысле Введенский с его «Приглашением меня подумать», «Значением
моря», «Элегией». «Елка у Ивановых» – попытка нового театра.
Снисходительное недовольство Белого Чеховым нашло гениальное выражение.
«Потец» усиливает экзистенцию «Петербурга» до невообразимости.
    Бунин не любил никого. Больше всего он не любил Белого. Бунин и Белый –
самые злые русские писатели. Бунин в жизни, но не в прозе. Белый в прозе, но не
в жизни. Проза Набокова мечется от одного к другому. И в «Лолите» он их
примирил. Хотя Белый не простил бы Набокову «Лолиту». И Бунин тоже.
    В этом профессорском сыпке было какое-то упорство низкорослого русского
мужичка, цепляющегося за свой быт и свою безбытность, за свою собственность
и нищету. Слишком много психологии при нашей бедности.
    О чем-то позабыл, чего-то не усвоил, Затеял кавардак, перекрутил снежок.

    Рецепт
    Как я бы посоветовал читать «Петербург»? Сначала прочесть вторую
окончательную редакцию и вдосталь насладиться тем, о чем я здесь не писал, –
величием Андрея Белого, то есть взахлеб поржать, радостно узнавая то, что
никогда не знал и о чем даже не подозревал. Прочесть надобно залпом, не
закусывая. Только, ради Бога, ни во что не надо вдумываться.
    «Вдали там посиживал праздно потеющий муж с кучерской бородкой, в
синей куртке, в смазанных сапогах: опрокидывал рюмочки, подзывая полового:
    − «Чаво бы нибудь...»
    − «Дыньки-с?»
    − «Мыло с сахаром твоя дынька…»

                                     111