История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 44 стр.

    В классической парадигме все содержания мысли суть лишь репрезентации
смысла как первоосновы – субстанции и истока. Все знаки культуры значимы
здесь лишь за счет проступающего сквозь них первосмысла –
«трансцендентального означаемого». Отказать этой интуиции в праве на
универсальность и сосредоточить внимание на проблематике дисконтинуума и
отсутствия – значит перестать смотреть на события как на отблеск истины бытия,
обратиться к ним в их самодостаточности.
    Тем самым осуществляется выход из лингвистической плоскости в плоскость
«событийности» и «телесности». Это происходит в форме «философии
сингулярностей» (Вир Илио) и «мышления соблазна» (Бодрийар), «мышления
интенсивностей» (Лиотар) и «философии Желания» (Делез и Ф. Гваттари).
    Противостояние постсовременности и постмодернизма (как жизни и смерти
культуры) особенно заметно в философии, где оно возникло в самое последнее
время. Первыми «э» сказали французы. Франсуа Льотар выступил с концепцией
постмодернистского знания. В двух словах ее суть – «война целому» (именно так
заканчивается его статья «Ответ на вопрос, что такое постмодернизм»).
    Гегель когда-то провозгласил: истина – это целое. Для постмодернистов дело
обстоит наоборот: целое – опасное заблуждение мысли, идея тотальности ведет к
тоталитаризму, а там и до террора рукой подать. Истина плюралистична.
    Французы дали только имя тому, что немцам в ФРГ давно было известно.
Одо Марквард назвал одну из своих книг «Апология случайного». Здесь опять-
таки эскапада против Гегеля: великий диалектик считал, что философия должна
устранить все случайное. Это значит, – восклицает Марквард, – философия без
философов, без живых людей! Он считает себя «гожуалистом» (от английского
слова usual – обычный), философом обыденной жизни, которая полна
случайностей.
    Человек – чаще случай, чем выбор. Тут уже выпад против тех разновидностей
индивидуализма, которые делают ставку на свободную личность, сознательно
избирающую свою судьбу. В постмодернизме исчезает понятие субъекта,
наделенного сознательными целеполаганием и волей. На первый план выходят
бессознательные компоненты духовной жизни. Отсюда живой интерес к мифу
как панацее от рационалистических бед нашего времени. Но миф опять-таки
рассматривается как форма утверждения неповторимого, не как способ
объединить людей: мономифологизм, по Маркварду, столь же вреден, как и
монотеизм. «Хвала политеизму», – провозглашает Марквард (так озаглавлена его
статья в сборнике под выразительным названием «Прощание с
принципиальным»).
    Когда-то Лютер сказал: я здесь стою и не могу иначе. Марквард: я здесь стою,
а могу, как угодно. Конечно, все это утверждается «со щепоткой соли». Но нет
шутки, за которой не скрывалась бы позиция.
    В постмодернистской философии остается без внимания важнейшая
категория нового мышления – время. Именно поэтому неудачной выглядит
попытка постмодернистов опереться на Хайдеггера – «последнего из могикан»
великой немецкой философии. Он велик как философ культуры,
предчувствовавший тот рубеж, которого культура ныне достигла. Стрелка на
                                      44