Анализ и интерпретация лирического цикла: "Мефистофель" К.К. Случевского. Мирошникова О.В. - 40 стр.

2.6. Субъектно-речевая сфера                                      79    80               Часть 2-я. «Мефистофель» К.К. Случевского: аспекты анализа

жа. Его ночные бдения в храме посвящены скрываемым днем от людей        Так, В.Я. Брюсов, характеризуя двойственность мировоззренческой по-
способностям уничтожения и разрушения и облечены в форму вполне         зиции Случевского, писал, что «сомнение разъедает его поэзию, оста-
благопристойную: «Ночью, как храм обезлюдеет, С тряпкой и щеткой        навливает его порывы, заставляет его, рожденного юным Фаустом, сме-
обходит! Пламя змеится и брызжет Там, где рукой он проводит! Жжет       яться вместе с Мефистофелем…»4. Анализ цикла показывает, что имя
это пламя покойников…»                                                  персонажа «приросло» к имени автора не случайно.
      В мефистофельском «вертепе» царят «дым, пар и копоть». На их            Однако фаустианский аспект в цикле не акцентирован. Если Ме-
фоне «пятнами света сияют где локоть, где грудь», – черты, изобра-      фистофель демонстрирует позицию романтического пессимизма, то ав-
жающие «милейшие … фигуры» христианской цивилизации. Они как            торское сознание укладывается в систему исторического скептицизма,
бы высвечены прицельным взглядом Мефистофеля, вызваны на свет из        последовательно трагического мироощущения. В фабульном плане Ме-
потемок памяти, истории взыскательным анализом всех этапов «креще-      фистофель выступает актером-мистификатором. Он поет «колыбель-
ной культуры». Наконец, среди современных людей, кукольных персо-       ную», используя форму «чужого слова» для «проповеди» божьих запо-
нажей дьявольского водевиля, получивших наименование «картонаж-         ведей, внедряется в двоящееся сознание сумасшедшего. Как видим, от
ных полишинелей», один из них как будто обозначен лучом театраль-       текста к тексту скептическая философема «перебрасывается» из регист-
ного софита: «Завтра – детище света! Муж большого совета…». В сти-      ра в регистр, из авторского плана в персонажный, обретая таким спосо-
ховом ряду световое сопрягается с огненным, сжигающим и разрушаю-       бом многомерность, многоакцентность – диалогичность.
щим как чертами смертоносной природы дьявола.                                 И все же основной вектор авторской интенции направлен на разо-
      Уже в первом стихотворении через специфику речевого строя         блачение (и саморазоблачение) Мефистофеля. От текста к тексту «раз-
Случевский создает ощущение «зазоров» между самохарактеристикой         вороты» субъектной сферы укрепляют метаколлизию: зло имеет тысячи
персонажа и авторской оценкой. Злой дух вступает «на сцену», при сво-   личин, но не может иметь лица; оно способно проникать во все части
ем всеведении еще не зная того, что знает и приуготовляет ему автор,    божьего творения, но не имеет собственного творческого потенциала; ус-
выступающий сценаристом и режиссером, до поры скрытым от персо-         пешно осуществляя свою разрушительную миссию, очищая творение от
нажа-актера.                                                            разного рода «пустельги», оно само бесплодно. Необходимость его опре-
      Можно сказать, что с начала цикла, с «выходной арии» Мефисто-     делена ролью противовеса, оппонента в споре. Опасная множественность
феля, читателю (но вместе с ним и самому персонажу) задается автором    и универсальность воплощений зла в ветшающем мире сдерживается
задача. Она представляет собой логико-аксиологический парадокс, фор-    его же природой, способной не к созиданию, но к самоуничтожению.
мулируемый в финальной части первого стихотворения. На нем основа-            Смена персонажной «версии» успешности дьявольского пересо-
на самооценка персонажа, реализованная в его монологе.: «Хороню,
                                                                        творения мира авторским скепсисом и разоблачением бесплодной гипо-
сторожу, отнимаю, даю – Раздробляю великую душу мою И, могу ут-
                                                                        тезы призвана обнажить изначальную неплодотворность зла. Демонст-
верждать, торжествую!..». При таких условиях всевластие зла не может
                                                                        рация результатов деятельности Мефистофеля происходит в двойном
не оказаться мнимым. Инерция прочтения цикла провоцируется созда-
                                                                        освещении. Что бы ни сотворил, ни сочинил дьявол – проповедь, осво-
ваемой автором «сценарной» версией-иллюзией, по которой цепь эпи-
                                                                        бождение от казни, светский раут, шарманочную песню, ледяной цветок
зодов-перевоплощений Мефистофеля является формальным выражени-
ем его «победной титулатуры». Вектор восприятия читателя организо-      или театральное представление – все это пустые формы, штампы, меха-
ван так, что ее демонстрация ведет к разоблачению злой силы.            нически повторяющие чужие создания. Чем успешнее деятельность Ме-
      Монолог-самохарактеристика полностью занимает рамки первого       фистофеля, тем ближе он сам к окончательному распаду. Таким обра-
стихотворения. Показатель интеллектуальной активности персонажа         зом, Случевский определяет основу кризиса современного ему искусст-
высок, масштаб и парадоксализм мысли сравнимы с авторскими. Это         ва: разрушительное начало необходимо, но не может служить основой
провоцирует рецептивную реакцию сравнения, установления «опасного       дальнейшего роста, без большой созидательной идеи оно мертвородно.
сходства» между ними. Недаром Случевский в критическом восприятии             Как замечено выше, в речевой сфере цикла ощутимо различие
своей эпохи неоднократно представал в образе его собственного героя.    между лексико-синтаксической реализацией авторского сознания и сти-