Анализ и интерпретация лирического цикла: "Мефистофель" К.К. Случевского. Мирошникова О.В. - 41 стр.

2.6. Субъектно-речевая сфера                                      81    82               Часть 2-я. «Мефистофель» К.К. Случевского: аспекты анализа

лем речи Мефистофеля. Автору принадлежит нейтрально-стилевой изо-       бенок и злодей, избавленный Мефистофелем от виселицы, могут быть
бразительный план, содержащий множество «устойчивых мотивов, «зна-      названы косвенными объектами сюжетостроения, про-персонажами. Им
комых» имен и ситуаций», подключающих, как верно замечено А.Ю. Ко-      вменена роль пассивно-диалогического плана: подкидыш – адресант
зыревой, «внутрицикловые смыслы к широким культурным контекс-           речевой интенции дьявола-проповедника, преступник – орудие и мате-
там»5. Однако без учета персонажной природы цикла невозможна вер-       риал злонамеренного оборотнического перевоплощения дьявола.
ная трактовка его стилевой специфики.                                         В плане дифференциации «ролевых» форм наиболее ощутимый
      «Вселенский масштаб затронутых проблем» не столько снижен         герменевтический эффект заложен в четвертом тексте, в «Шарманщике».
общелирическими ситуациями, условно-трафаретой лексикой, включаю-       Вместе с двумя предыдущими оно представляет внутрицикловой триптих
щей «тропы, уже имеющие культурную историю», сколько измерен и          о жертвах дьявола. На кладбище, оказавшись единственным, кто нашел
проверен земными (в том числе, социальными и бытовыми) параметра-       подкидыша, Мефистофель дело спасения заменяет своим лживым сло-
ми. Важно заметить, что все они в контексте цикла предстают не «мар-    вом, чем окончательно губит его. На площади, отпуская на свободу пре-
керами сознания поэта, основанного на системе канонических предуста-    ступника («злодеянье новое в нем тихонько зреет»), он провоцирует про-
новленных ценностей», как утверждает А.Ю. Козырева, но выступают в      лонгацию зла. Возле жилища человека, близкого к сумасшествию, он за-
роли характерологической, очерчивая уровень мышления и круг дья-        водит «злую шарманку», механически повторяющую «безумную песню»,
вольских действий, созвучных «безвременью», вызванных обстоятель-       окончательно замыкающую больного в сфере дьявольского наваждения.
ствами эпохи «юродствующего века», в которые внедрился дьявол.          Стихотворение создано как надрывный монолог с эмфатическим интона-
      Второй, персонажный речевой план сформирован как коллаж об-       ционно-синтаксическим рисунком. Перебивы временных моментов («я
щепринятых речевых и ситуативных форм, а также выпадающих из это-       мыслью сбиваюсь…») исповеди и воспоминания больного «окольцова-
го канона просторечных, сниженных, разговорных выражений. Зорко         ны» речевым рефреном, направленным к фантомному источнику зла:
подмеченные А.Ю. Козыревой «бедность тропического репертуара», сти-     «Глупый шарманщик все смотрит в окно!» Внезапно наступивший кол-
левая небрежность, «обилие повторов и тавтологических сочетаний» –      лапс усугубляется социальной атмосферой безмыслия, бездействия и бе-
не лексическое выражение авторской позиции, но словесная «одежда»       зумия. Отсутствие «воздуха» и благостной «тишины» характеризует все
мысли и проповеди Мефистофеля-актера. Дьявольские проповеди навя-       общество, в котором «людишки чахлые». Назойливый шарманщик сим-
зываются миру (ребенку, душевнобольному, толпе на площади, свет-        волизирует двойника-чёрта (рефрен «Глупый шарманщик в окошко гля-
скому обществу и даже автору) тем легче, чем охотнее этот мир без-      дит!»). Он тем более страшен, что своим появлением и звуками («Злая
мыслия подчиняется чужому авторитету, хотя бы даже мефистофель-         шарманка пилит и хохочет, Песня безумною стала сама») обнаруживает
скому. Злой дух легко внедряется в мир, поскольку не встречает сопро-   внутреннюю катастрофу, угасание мысли, перерождение искусства в без-
тивления, как это сказано в одной из «дум» Случевского:                 мысленной и безвольной среде.
                Но слабый человек, без долгих размышлений                     Это единственное стихотворение с речевой реализацией сознания
                Берет готовыми итоги чуждых мнений,                     «третьего лица» – не автора и не персонажа, но одного из типов среды.
                А мнениям своим нет места прорасти, –
                                                                              Оригинальный новеллистический «поворот» дилеммы возникает
                Как паутиною все затканы пути
                Простых, не ломаных, здоровых заключений,               в предпоследнем, кульминационном стихотворении «В вертепе». В нем
                И над умом его – что день, то гуще тьма                 единство мефистофельского сознания резко нарушается непредуказан-
                Созданий мощного, не своего ума… (БП. С. 67)            ной персонификацией авторского «я». Налицо его прямое ситуативное
      Симптоматично следующее: в процессе развертывания метакол-        вмешательство в персонажную сферу. Автор и Мефистофель оказыва-
лизии цикла двуплановость субъектной сферы преобразуется в много-       ются в одном пространственном и временном измерении, выступают
слойность, раскрывающую свои «подпольные» уровни. Непростыми фор-       как оппоненты в «диспуте» о «крещеной культуре». Итогом их разгово-
мами «ролевого» диалогизма отмечены стихотворения «На кладбище»,        ра явилось неожиданное согласие, противоположные взгляды на мир
«Преступник», «Шарманщик» и «В вертепе». Брошенный матерью ре-          сошлись в одной «общей точке», как у Павла Петровича с Базаровым