Методическое пособие для подготовки к семинарским занятиям по культурологии. Ороев Н.А - 151 стр.

UptoLike

Составители: 

151
образом к демонстрации жизненных реальностей. Эти реальности неизбежно
застают нас врасплох, провоцируя на сочувствие, которое мешает созерцать их
в объективной чистоте.
Видениеэто акт, связанный с отдаленностью, с дистанцией. Каждое из
искусств обладает проекционным аппаратом, который отдаляет предметы и
преображает их. На магическом экране мы созерцаем их как представителей
недоступных звездных миров, предельно далеких от нас. Когда же подобной
дереализации не хватает, мы роковым образом приходим в состояние
нерешительности, не зная, переживать нам вещи или созерцать их.
Рассматривая восковые фигуры, все мы чувствуем какое-то внутреннее
беспокойство. Это происходит из-за некой тревожной двусмысленности,
живущей в них и мешающей нам в их присутствии чувствовать себя уверенно и
спокойно. Если мы пытаемся видеть в них живые существа, они насмехаются
над нами, обнаруживая мертвенность манекена; но если мы смотрим на них как
на фикции, они словно содрогаются от негодования. Невозможно свести их к
предметам реальности. Когда мы смотрим на них, нам начинает чудиться, что
это они рассматривают нас. В итоге мы испытываем отвращение к этой
разновидности взятых напрокат трупов. Восковая фигураэто чистая
мелодрама.
Мне думается, что новое художественное восприятие руководится
чувством отвращения к «человеческому» в искусствечувством весьма
сходным с тем, которое ощущает человек наедине с восковыми фигурами. В
противовес этому мрачный юмор восковых фигур всегда приводил в восторг
простонародье. В данной связи зададимся дерзким вопросом, не надеясь сразу
на него ответить: что означает это отвращение к «человеческому» в искусстве?
Отвращение ли это к «человеческому» в жизни, к самой действительности или
же как раз обратноеуважение к жизни и раздражение при виде того, как она
смешивается с искусством, с вещью столь второстепенной, как искусство? Но
что значит приписать «второстепенную» роль искусствубожественному
искусству, славе цивилизации, гордости культуры и т.д.? Я уже сказал,
читатель, – слишком дерзко об этом спрашивать, и пока что оставим это.
У Вагнера мелодрама достигает безмерной экзальтации. И, как всегда,
форма, достигнув высшей точки, начинает превращаться в свою
противоположность. Уже у Вагнера человеческий голос перестает быть
центром внимания и тонет в космическом. Однако на этом пути неизбежной
была еще более радикальная реформа. Необходимо было изгнать из музыки
личные переживания, очистить ее, довести до образцовой объективности, Этот
подвиг совершил Дебюсси. Только после него стало возможно слушать музыку
невозмутимо, не упиваясь и не рыдая. Все программные изменения, которые
произошли в музыке за последние десятилетия, выросли в этом новом,
надмирном мире, гениально завоеванном Дебюсси. Это превращение
субъективного в объективное настолько важно, что перед ним бледнеют