История русской литературы. Ч.1. Полещук Л.З. - 25 стр.

императоров» на несколько минут раньше и встретил Александра I не посередине плота, а на
восточном краю его как «гостеприимный хозяин». В последовавшие за этим годы отношения между
двумя империями накалились до предела, дело явно шло к войне, и мысль о ней была популярна не
только в армии, но и среди русского дворянства. Нельзя, однако, полагать, что в обществе не было
колебаний, прежде всего, двойственной была позиция самого Александра I. Слабовольный, но
злопамятный Александр I испытывал к Наполеону личную ненависть: он навсегда запомнил
унижения, которым его подверг торжествующий Наполеон. Кроме того, Александр I не мог не
считаться с волной патриотизма, охватившей всю страну. Русский император с глубоким недоверием
относился к Кутузову и Растопчину, однако он вынужден был обоим предоставить важнейшие
должности, уступая общественному мнению. Вместе с тем русский император был охвачен
нерешительностью: Наполеон казался ему непобедимым. Александр все еще не мог забыть «солнце
Аустерлица». Позже Пушкин писал: «Под Аустерлицем он дрожал // В двенадцатом году дрожал».
Одновременно Александр I, глубоко, не доверявший России, преувеличивал слабость своей империи.
Это определило поведение царя в дни перед началом войны. С одной стороны, он подготавливал
армию к войне и занимал бескомпромиссную позицию в дипломатических переговорах: инструкция,
которую Александр дал направлявшемуся к Наполеону Балашову, фактически означала начало
войны. Еще важнее детали, ставшие известными уже в недавнее время: вместе с Балашовым к
Наполеону был отправлен молодой офицер, в будущем – один из лидеров декабризма, Михаил
Орлов. Михаил Орлов получил разведывательные задания, характер сведений которые должен был
сообщать Орлов, ясно говорил о том, что в штабе Наполеона готовились к войне. И все же Александр
I до последней минуты надеялся, что пугавшей его войны удастся избежать. Известие о том, что
Наполеон перешел Неман, застало императора в поместье Беннингсена. Историки зафиксировали
слова Александра I, свидетельствующие и непримиримом настроении русского царя.
Государственным деятелям Александр в эти дни охотно повторял понравившееся ему самому
выражение, что он скорее отпустит бороду и будет питаться одним хлебом, чем пойдет на мир с
Наполеоном. В этом обществе царь демонстрировал твердость, но были и другие свидетельства,
зафиксировавшие растерянность русского государя. Не менее показательно письмо Александра к
сестре Екатерине Павловне, особенно ему близкой. Письмо свидетельствует о неверии в себя,
несправедливо низкой оценке русских полководцев и о паническом страхе перед Наполеоном.
        Подавляющее большинство русского общества было охвачено антинаполеоновскими
настроениями. Они были настолько сильны, что в напряженные моменты войны различие между
отдельными идейными группами зачастую исчезало. Николай Карамзин, уезжая из Москвы (он
покидал ее одним из последних, успев спасти лишь рукописи «Истории Государства Российского»),
встретил при выезде из города своего старого знакомца, известного патриота Сергея Глинку. Глинка,
стоя в толпе возбужденного народа и почему-то размахивая большим ломтем арбуза, пророчествовал
о будущем ходе событий. Увидев Карамзина, Глинка обратился к нему с трагическим вопросом:
«Куда же это вы удаляетесь? Ведь вот они приближаются, друзья-то ваши!» Кстати, Карамзин,
которого Глинка, по старой памяти, представил галломаном, провел день следующим образом.
Накануне, отправив семью из Москвы, он переехал в дом к Ростопчину, с которым его связывали
родственные отношения. Характеры и симпатии Карамзина и Растопчина в обычное время были
столь различны, что в иной ситуации их объединение могло бы изумить. В последние же дни перед
сдачей Москвы Карамзин вечерами в доме Ростопчина пророчествовал гибель Наполеона не хуже
Сергея Глинки. Более того, утром того дня, когда Глинка разоблачал его «галломанию», Карамзин
собирался лично принять участие в сражении у стен Москвы и покинул столицу только тогда, когда
было ясно, что она будет сдана французам. Так, вчерашний бонапартизм русских свободолюбцев
сменился героическим патриотизмом.
        Война 1812 года с первых же дней изменила повседневную жизнь русской армии, создала
совершенно новый быт, полностью противоположный довоенному порядку. Русская армия начала
XIX века (в отличие от армии петровской и суворовской) была «парадной армией». 1812 году не
нужна была «парадная армия», истории стала необходимой народная армия, ей потребовались
огромные массовые усилия, массовые жертвы. Война создала совершенно новый стиль и темп жизни
не только для солдат, но и для офицеров, особенно для тех, чей военный опыт был невелик. К
трудностям похода они не успели привыкнуть. Например, если в дни отступления у генералов
оставались коляски, денщики, деньги, то младшие офицеры в первые же дни войны все это
растеряли: исчезли куда-то коляски, отстали денщики, крепостные повара оказались где-то в других
деревнях. А ведь офицеры в ту пору должны были питаться за свой счет, пищу надо было покупать
самим. Так, братья Муравьевы сразу же оказались в прожженных, рваных шинелях, один из них

                                               25