Золотой век в истории мировой культуры. Поликарпов В.С. - 28 стр.

UptoLike

Составители: 

28
Значительное место в живописи эпохи Хэйан принадлежало иллюстрациям произведений
светской литературы. Через сто лет после создания знаменитого романа "Повесть о принце Гэндзи" в
начале XII века художник Фудзивара Такаѐси написал свиток с таким же названием. Это были сцены,
иллюстрировавшие различные эпизоды романа, картина предстает как праздничная драгоценность. В
свитке-картине наиболее полно выразились новые качества живописного языка, которые можно
охарактеризовать как чисто японские и по методу передачи пространства и по соотношению цвета и
линии в построении художественного образа.
Вместе с развитием светской столичной культуры учение эзотерического буддизма о Будде,
как о душе природы присущей каждой малой ее частице, приобрело новый аспект, преобразовалось в
особое мироощущение, целый свод эстетических представлений о жизни. Поклонение красоте во
всех ее проявлениях, воспевание любви и словно заново увиденной прелести природы определяют
содержание поэзии и прозы, насыщенных тончайшими нюансами настроений оказывают воздействие
на скульптуру, живопись и зодчество периода Фудзивара. Духовный мир людей стал богаче, идеалы -
шире и разнообразнее. Представление о таинственной силе и внутренней значимости каждого
предмета как носителя всеобщей гармонии, о взаимосвязи всех явлений жизни и искусства породили
новое, более эмоциональное и тонкое, чем прежде, содружество искусств. В этот период
переосмысляется взаимодействие архитектуры и природы, складываются новые представления о
красоте, изменяется стиль храмового ансамбля, его скульптурного и живописного убранства. В ХI-
ХII вв. начинается известное обмирщение буддийской религии, широкое распространение получает
культ Будды Амиды; это, в свою очередь, сказалось на соотношении архитектуры и природы.
Весьма усилилось строительство амидийских храмов в столице и провинциях, для чего
выбирались самые красивые места. Холмистый неровный рельеф столицы позволял созерцать из
храма разнообразные ландшафты. Природа во всем многообразии ее аспектов стала необходимым
элементом религиозных празднеств. Вместе с распространением амидийского культа сложились и
первые декоративные сады, ставшие одной из принадлежностей храмов, посвященных культу -
Будды Амиды. В них обобщались веками слагавшиеся поэтические представления о прекрасной
обетованной земле, где душа человека обретает покой и блаженство. Жажду приблизить к себе
природу, запечатлеть красоту мироздания уже не могли удовлетворить абстрагированные от живой
действительности схемы икон-мандал и отвлеченные образы алтарных композиций с их
скульптурами. Стремление воссоздать образ единого мира привело к попытке объединить алтарь,
храм и сад в единый образ.
Подобно самому храму находящийся при нем сад служил местом, где совершались
важнейшие во времена торжеств церемонии. На островах его озера зажигали ажурные бронзовые
светильники. Юноши и девушки в роскошных многослойных и многоцветных ярких шелковых
нарядах стоя перед иконами или статуями, мелодично звонили в колокольчик и повторяли речитатив:
"О, милосердный Будда Амида!". Каждый компонент храмового ритуала. начиная от алтаря и его
золоченых статуй и кончая праздничным шествием молящихся, призван был воспроизводить на
земле красоту небесного рая.
Японцы испокон веков испытывали наслаждение от живой, дышащей красоты, которая
присуща природным формам. Японский художник не подражает образцам, формам, а старается
пробудить душу вещи, что ему удается тогда, когда он погружается в предмет, забывая себя. Д.
Судзуки говорит: «Если кисть художника движется сама по себе, рисунок тушью (сумиэ) становится
завершенной самой в себе реальность., а не копией чего-то. И горы на рисунке столь же реальны, как
реальна Фудзияма, и облака, ручьи, деревья, волны все реально, так как дух художника побывал в
этих линиях, точках, мазках».
В японском мировосприятии мир пребывает в текучем единстве свет перетекает в тьму,
покой в движение, форма в содержание, и наоборот. Японская эстетика открывает неведомое;
Пустота таит в себе скрытую красоту, хаос не пугает, мрак таит в себе свет. «Во всякого рода
художественных изделиях, - размышляет Танидзаки Дзюнъитиро, - мы отдаем свои симпатии тем
цветам, которые представляют как бы напластованные тени, в то время как европейцы любят цвета,
напоминающие нагромождение солнечных лучей. Серебряную и медную утварь мы любим
потемневшей, они же считают такую утварь нечистой и негигиеничной и начищают ее до блеска;
чтобы не оставлять затемненных мест в комнате, они окрашивают потолок и стены в белые тона. При
устройстве сада мы погружаем его в густую тень деревьев, они же оставляют в нем простор для
ровного газона. Мы не питаем чувства недовольства к темноте, примиряемся с неизбежностью,
оставляем слабый свет таким, как он есть, добровольно затворяемся в тень и открываем присущую ей
красоту». Танидзаки Дзюнъитиро объясняет различие в эстетических чувствах тем, что люди