ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
секунду он ощущает "будто кто-то незримый и неведомый ему ... каждодневно устраивает проверку
каждому его поступку и мысли...". Перед величием природы Андрей кажется самому себе "убогим и
беспомощным кутенком" [Максимов, 1991, 4 : 155].
Его восприятие мира вмещается в понимание окружающего как "звездной бездны", которая "бежа-
ла" по жизни вместе с ним. Причастность ко всем тайнам вселенной, ощущение себя "былинкой боже-
ственного промысла" характерно для хронотопа Андрея.
Поселившись в лесу, этот герой "перешел вещий рубеж", после которого жить стало яснее, проще,
просторнее и спокойнее. Таким образом, Андрей Лашков тоже обрел хронотоп вечности, который про-
тивопоставлен "вечности" старухи Шоколинист, живущей в ожидании возврата старых времен [Макси-
мов, 1991, 4 : 170].
Каждый из героев выводит истину, что если человек "перешел какой-то рубеж, черту какую-то
урочную" в своей жизни, преодолел страх перед тоталитарной системой, то "миновав ... этот поворот,
увидел перед собой путь, свободный от помех до самого горизонта...". [Максимов, 1991, 4 : 79]. Только
этот рубеж преодолевают все по-разному и в разное время, под воздействием "пороговых" жизненных
ситуаций: болезни, смерти близких, предательства друга или "переступание через" себя.
Петр Лашков, перейдя рубеж гордыни и самомнения, под "вечер жизни" обрел "утро, так как понял,
что его ошибка, горестная промашка" заключалась в том, что он "зыбкой чертой оградил себя даже от
родных детей своих" [Максимов, 1991, 4 : 88].
Он познал вечность, так как, думая о родившемся внуке, неся его по широкой дороге, он мечтает о
"делах Правды", которые спасут его народ, Россию. Если раньше пространство сужалось и время убега-
ло от него, то кардинально изменившийся хронотоп свидетельствует о духовном преображении главно-
го героя романа "Семь дней творения".
У Владимира Максимова в его прозе применяется особая библейская символика, позволяющая вы-
явить основные эстетические ориентиры писателя. Речь идет прежде всего о словах-концептах, раздви-
гающих бытовой план и выводящих сюжет на философские обобщения. Символы романа "Семь дней
творения" расширяют рамки повествования и ведут от земного, временного ко вселенскому, небесному,
вечному. Самые важные среди них антиномии: дом – бездомье, земля – небо, звезда – солнце, день –
ночь, дорога (простор) – забор (дверь, черта, бездна). Все эти символические знаки, взаимосвязанные и
взаимодополняемые, работают на единую художественную идею, пронизывающую весь роман Влади-
мира Максимова.
Поскольку в "Семи днях творения" повествование поделено на шесть глав (седьмая заключительная
глава состоит из одной библейской цитаты), каждая из которых посвящена отдельному герою, то и на-
званные выше концепты одновременно и близки друг другу по смыслу, заложенному в них, и отлича-
ются в меру индивидуальных особенностей каждого из главных персонажей, видящих окружающий
мир по-своему.
Семантика земного дома, утраченного рая, включает в себя осознание всей России как единого
Божьего дома, в котором в результате социальных катаклизмов все вывернулось вверх дном и по сути
превратилось в свою противоположность, в "бездомье": люди оставляют свою землю, свои дома и ого-
роды, опустошенные и разоренные революцией, гражданской войной раскулачиванием, репрессиями и
устремляются куда глаза глядят.
Устами плотника Ивана Левушкина автор провозглашает основную жизненную ценность: "Дом –
это божье дело и здесь шутки шутить нельзя. Такое дело недоделать – грех. И – тяжкий". [Максимов,
1991, 4 : 226].
Дом строят всю земную жизнь, уходя из него "к Богу". Дом – это не только жилье, но прочные ду-
ховные связи между людьми. Дом – это прежде всего вместилище любви к ближним.
Домом для большинства героев становятся тюрьма, лагерь, "желтый дом", европейская богадельня.
Монастырский дом "братства" превращается в приют для умалишенных. Верующие люди ассоциируются
теперь с ненормальными. Все вывернулось и в духовном мире человека.
Дом воспринимается интеллигенцией (Марк Крепс, Вадим Лашков, генерал Ткаченко) как "выгреб-
ная яма". А простые крестьяне, типа Горшкова считают, что "везде дом" и одинаково приспосабливают-
ся к жизни и в психушке, и в тюрьме, и в вагонах при переездах, и в хлеву для скота, и в бетонных го-
родских "кельях", в деревенских "деревянных коробках" [Максимов, 1991, 4 : 304, 332, 288].
Персонажи Владимира Максимова потеряли чувство надежности дома. "Утлость" – это ощущение
постоянной опасности, ожидание катастрофы. Все дома обрели некую "одинаковость". Они теснят лю-
дей как пчелиные соты, как коробки, как гробы, где каждый ждет своей смертной участи.
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 45
- 46
- 47
- 48
- 49
- …
- следующая ›
- последняя »
