ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
на неприязнь (тьму) из-за клеветы ревнивого скульптора Димы. Ольга Михайловна и ее муж "выказывают пре-
зрение к больному", и даже после раскрытия истины не могут далее с милосердием относиться к Коробейникову.
В лице Корабейникова горит "бледное пламя. Но когда Корабейников направляет луч фонаря в небеса, то
"слабый свет рассеивается и небеса остаются такими же темными", как и были". Символика света говорит о чув-
стве "богооставленности" у Коробейникова: он верит в НЛО, но не верит в Бога. Герой терзается страхом тьмы,
небытия, его преследует предсмертная тоска.
Чувствуя неприязнь дачников, Коробейников пытается рассказать об одном "прекрасном ясном вечере, когда
исказились небеса и сошел пламень небесный, нестерпимой силы столп, и стало светло как днем, а в небе мета-
лись багровые полосы". Для него этот случай – очередное непознанное явление, которое служит поводом для
привлечения к себе внимания.
Желая смерти Коробейникову, Ольга Михайловна впускает "тьму" и в себя: "Она долго стоит и смотрит, как
бледный огонь фонаря пересчитывает больничные стволы берез, как смыкается световой коридор, как сгущается
тьма, как во тьме пламень небесный вслепую нашаривает свою жертву".
Разлад "света и тьмы", материального и духовного становится темой рассказа "Поэт и муза". Главная героиня
произведения врач Нина – "прекрасная, обычная женщина, мечтающая о "сумасшедшей любви", "о звериной
страсти". Символом такой страсти автор рассказа не случайно делает "черную ветреную ночь".
Героиня живет, "словно в беззвездной ночи чужого города, где ни одной близкой души". Но вот родная душа
найдена – поэт Гриша, но эта душа оказалась для Нины еще более чужой. "Гришуня" в "хрустальном дверце Ни-
ны увял и стал писать стихи о заглохшем саде и вороне, укравшем звезду с умолкшего небосклона.
"Свет" исходил от Нины, но этот свет убивал Гришуню: "Он закрывался руками, не в силах вынести яркого
света ее беспощадной правды", потому что эта правда была материальной выгодой, а поэт жил в иррациональном
мире мечты. В результате свет ушел из стихов: "Вместо чистого пламени из злокачественных строк валил такой
белый удушливый дым, что Нина надсадно кашляла, махала руками и кричала, задыхаясь: "Да прекрати же ты
сочинять!!!".
Таким образом, концептосфера антиномии "свет – тьма" в рассказах Татьяны Толстой занимает центральное
место и включает: противопоставление духовного и материального, возвышенного и низменного, живого и мерт-
вого, бытового и бытийного, мечты и действительности (воображаемого и реального), вечного и сиюминутного,
доброго и злого, сострадательного и равнодушного. С помощью такого широкого спектра символических моти-
вов писательнице удается ярко и убедительно изобразить кризис духовности в современном мире не только в рас-
сказах, но в эссе.
Те же приемы бинарности символических концептов эффектно применяются в эссе "Белые стены" (1997),
"Квадрат" (1997) и "Туристы и паломники" (1998), где они используются как художественные средства, воссоз-
дающие позицию автора-публициста по поводу разрыва корневых связей с историческим прошлым.
Философское эссе "Белые стены" посвящено проблеме культурного беспамятства, форме потери историче-
ской памяти, которая приводит к рабскому мировосприятию и полной духовной деградации. В произведении ста-
вится проблема смысла жизни, высвеченная автором как проблема памяти.
Как будто в противовес всеобщему процессу современного "обеспамятования", автор эссе настойчиво рас-
ставляет точные даты в своих детских и юношеских воспоминаниях. Первые фактографические сведения герои-
ня, воплощенная через местоимение "Я" получает из фотографий и семейных преданий: семья автора купила да-
чу аптекаря Янсона, построенную им в 1948 году. В 1968 году дети ("Мы") залезли на чердак, где нашли множе-
ство вещей, свидетельствующих о незаурядной личности бывшего хозяина дачи. Смена местоимения "Я", упот-
ребленного в первом абзаце текста, на местоимение "Мы" символично: речь идет обо всех "нас", о нескольких
поколениях россиян, ставших невольными манкуртами, безжалостно разрушающими свое дореволюционное
прошлое. Личность растворилась в массе, "я" в "мы". Утеряна память, а вместе с ней и духовность народа. Автор
настойчиво противопоставляет беспамятству документальную точность своего повествования.
Дата окончательного разрушения дома называется в произведении точно – это 1968 год, когда на чердаке
еще сохранилось сено, накошенное аптекарем Янсоном за год до смерти Сталина. Следующая документальная
веха "бытового хронотопа" – 1980 год: "В припадке разведения клубники мы перекопали бурьян в том углу сада,
где, по смутным воспоминаниям старожилов, некогда цвел и плодоносил аптекарский эдем. Янсон рассеялся,
распался, ушел в землю, его мир был уже давно и плотно завален мусором четырех поколений мира нашего".
Точная дата осознания разрушения исторической памяти – это "лето прошлого, 1997 года", когда "мы" ре-
шили отметить юбилей дачи и купили для обновления ее нарядные обои "белые с зелеными веночками". "Мы"
окончательно побеждает "я", которое грустит "о прощании, о расставании".
"Я" в статье "Белые стены" – пассивное, созерцающее и сожалеющее об утерянном прошлом начало, а "мы"
– начало активное, разрушительное: "Мы – временщики, съемщики" уничтожили все до стерильной белизны:
"Мы выскребли все: и белые по лиловому розы, и кровавых собак, и клубы морозного дыхания в очереди к сыну
инспектора народных училищ, и ряды завтрашних инвалидов и смертников, доверчиво, за неделю до увечья или
смерти накупивших круглых жестяных банок шарлатанского "Усатина" в расчете на любовь и счастье, подобно
аптекарю Янсону, запасшему много валенок для будущих, уже не понадобившихся ног".
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 12
- 13
- 14
- 15
- 16
- …
- следующая ›
- последняя »
