Современная русская литература. Попова И.М - 26 стр.

UptoLike

ВУЗ: 

ТГТУ | Тамбов

Составители: 

Рубрика: 

– Нет, Аньес, как бы мы ни хотели, ничего не меняется. Марсель все еще играет на кларнете, – многозначи-
тельно заметила Женевьев.
Эйлин переложила малыша: теперь она прижала его спинкой к своей груди, уложив головку в шелковом
распадке.
Они начали играть, и сразу же сбились, и начали снова. Это была старинная музыка, какая-то пастораль во-
семнадцатого века, кларнет звучал неуверенно, и поначалу Женевьев забивала его, но потом голос кларнета ок-
реп, и к концу пьесы они пришли дружно и согласованно. Это была самодельная музыка, но она была живая, и
обладала каким-то особым качеством, какого никогда не бывает у настоящей, сделанной профессионалами. В
ней звучал тот тре- петный гам, который слышишь всегда, проходя по коридору му- зыкальной школы, но нико-
гда – на бархатном сидении в консер- ватории.
Мари хотела взять из рук Эйлин ребенка, но та покачала головой. И неожиданно для всех встала, прижимая к
себе Шарля, и запела. И как только она запела, я ее сразу узнала: это была знаменитая певица из Америки, испол-
нительница спиричуэлз. Она тоже была участница этого фестиваля, на который я приехала во второй раз, и ее
портрет был отпечатан в программке. У нее был огромный низкий голос, богатый звериными оттенками, но при
этом в нем была такая интимность и интонация личного разговора, что дух домашнего концерта не разрушался.
Потолочные своды, неизвестно для чего устроенные в этом помещении, имевшем в прежней жизни какое-то спе-
циальное и загадочное назначение, принимали в себя ее голос и отдавали обратно еще более мощным и широким.
Ее большое тело в водопаде шелковой материи двигалось и раскачивалось, и раскачивались огромные цветы, и ее
руки с безумными ногтями, и красный рот с глубокой розовой изнанкой в окантовке белых зубов, и Шарль, кото-
рого она прижимала к груди, тоже раскачивался вместе с ней. Он проснулся и выглядел счастливым на волную-
щемся корабле черного тела в малиновых маках и белых лилиях...
"Amusant grace" она пела, и эта самая милость сходила на всех, и даже свечи стали гореть ярче, а Жан-Пьер
обнял на плечи Мари, и сразу стало видно, что она молодая, а он старый... Эйлин колыхалась, и тряпичные руки и
ноги мальчика тоже слегка колыхались, но голова его удобно покоилась в углублении между гигантскими грудя-
ми. Иветт, сидя у Женевьев на коленях, подрыгивала тощими ногами в такт, а Аньес, уменьшившись от присут-
ствия Эйлин до совершенно нормальных размеров, уложила свои свисающие щеки на руки и лила атеистические
слезы на этот старомодный американский псалом. Эйлин закончила пение, покружила малыша вокруг себя, и все
увидели, что он улыбается. И она опять запела, – "When the Saints go marching in...", и святые должны были бы
быть беспросветно глухими, если бы не поспешили сюда, – так громко она их призывала.
В общем, несмотря на совершенно неподходящее время года, происходило Рождество, которое случайно на-
чалось от смешной детской песенки Иветт. Эйлин кончила петь, и все услышали стук в дверь, которого раньше
не могли расслышать из-за огромности ее пения.
– Войдите.
Такое бывает только в сказке – можно было бы сказать. Но я-то знаю, что такого не бывает в сказках – толь-
ко в жизни. На пороге стоял сосед-пастух. Он был в серой суконной куртке, из ворота клетчатой рубахи торчала
загорелая морщинистая шея, а на руках он держал не новорожденного, а довольно большого уже ягненка.
– О, l'agneau! – сказала Иветт. – L'agneau! Пастух жмурился от яркого света.
– Простите, я вас побеспокоил, мадам Бернар. У вас гости... Я два дня искал ягненка, а он упал, когда я гнал
стадо возле ручья. Сломал ногу, и я вот только что нашел его. Лубок я ему уже наложил, но у него воспаление
легких, он еле дышит, я пришел спросить, нет ли у вас антибиотика.
Ягненок был белый и почти плюшевый, но настоящий. К одной ноге была прибинтована щепка, мордочка и
внутренность ушей была розовой, а глаза отливали зеленым виноградом.
– О, l'agneau! – все твердила Иветт, и она уже стояла рядом с пастухом, смотрела на него умоляюще, – ей хо-
телось потрогать ягненка.
– О боже! – расстроилась Женевьев. – Я не принимаю антибиотики. У меня ничего такого нет...
– У меня есть! Есть! – вскочила Мари и побежала в соседний дом. Ее муж последовал за ней. Иветт, припод-
нявшись на цыпочки и переминаясь с ноги на ногу, гладила волнистую шерсть. Пастух стоял, как чурбан, не дви-
гаясь с места.
– Вы присядьте, брат Марк, – предложила Женевьев, но он только покачал головой.
Эйлин поднесла Шарля к ягненку, повторила вслед за девочкой:
– L'agneau! L'agneau!
– L'agneau, – сказал малыш. Женевьев зажала себе рот рукой.
– L'agneau, – еще раз сказал малыш, и сестра услышала. Замерла, – и тут же завопила:
– Женевьев! Мама! Женевьев! Он сказал "ягненок"! Вошла Мари с коробочкой в руке.
– Мама! Шарль сказал "ягненок"!
– L'agneau! – повторил малыш.
– Заговорил! Малыш сказал первое слово! – торжественно провозгласил Марсель. Аньес плакала новыми
слезами, не успев осушить тех, музыкальных.

Страницы