ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
Совершенство ее умеренного одиночества дало первую трещину, когда приехавший ее навестить первый
муж с новой семьей, влюбившись в это место, решил купить последний пустующий дом. Он разыскал наследни-
ков, и они охотно продали ему то, что еще осталось от давно заброшенного строения. Дом был восстановлен, и
новые соседи жили там только на каникулах, были деликатны и старались как можно меньше беспокоить Же-
невьев.
Второй удар был более ощутим: Марсель, ее верный и пожизненный поклонник, с которым она прошла все
фазы отношений, – когда-то Женевьев была его любовницей, позднее, когда от него ушла жена, отказалась выйти
за него замуж и вскоре бросила его ради какого-то забытого через месяц мальчишки, потом они многие годы
дружили, помогали друг другу в тяжелые минуты, переписывались, когда Марсель уехал на работу на Таиланд.
Однажды она навестила его там, и отношения их как будто снова освежились, но потом Женевьев уехала в Па-
риж и исчезла из поля зрения Марселя на несколько лет. Вернувшись в Париж, Марсель ее разыскал и был пора-
жен произошедшей в ней переменой, но в новом, отшельническом образе она нравилась ему ничуть не меньше. И
тогда он решил поменять свою жизнь по образу Женевьев и купил себе заброшенную старинную усадьбу в полу-
тора километрах от ее дома. Каменная ограда и большие приусадебные службы этого самого значительного
строения во всей округе были видны из окна верхнего этажа дома Женевьев...
Мы приехали несколько позднее, чем рассчитывали. Перед въездом в деревню какое-то довольно крупное
животное мелькнуло в свете фар, перебегая дорогу. Аньес, мгновенно проснувшаяся, закричала:
– Смотрите, барсук!
– Да их здесь много. А этого парня я знаю, его нора в трехстах метрах отсюда, – остудил ее Марсель.
Уже стемнело. В доме горел свет. Дверь была открыта, белая занавеска колыхнулась, из-за нее появилась
Женевьев.
Мы вошли в большое сводчатое помещение неопределенного назначения. Своды были слеплены изумитель-
но ассиметрично, кое-где торчали крюки – их было шесть, и падающие от них тени ломались на гранях сводов.
Никто не знал, что на них прежде висело.
Нас ждали – был накрыт стол, но гости сидели в другой части помещения, возле горящего камина… В муж-
чине, похожем на престарелого ковбоя, я сразу же угадала бывшего мужа Женевьев, молодая худышка с тяжелой
челюстью и неправильным прикусом была, несомненно, его вторая жена. Девочка лет десяти, их дочь, унаследо-
вала от отца правильные черты лица, а от матери диковатую прелесть. В кресле, покрытом старыми тряпками –
не то шалями, не то гобеленами, – сидела немолодая негритянка в желтом тюрбане и в платье, изукрашенном ги-
гантскими маками и лилиями. Пианино было открыто, на подставке стояли ноты, и было ясно, что музыка только
что перестала звучать... Огонь в камине шевелил тени на стенах и на сводчатом потолке, и я усомнилась, не вы-
скочила ли я из реальности в сон или в кинематограф...
С дороги мы умылись. Вода шла из крана, но рядом на столике стоял фарфоровый умывальный таз и кув-
шин. Занавески перед душевой кабиной не было, возле нее стояла бамбуковая ширма. Ветхое, в настоящих запла-
тах полотенце висело на жестяном крюке. Прикосновение талантливых рук Женевьев чувствовалось на всех ве-
щах, подобранных на чердаке, в лавке старьевщика и, может быть, на помойках. Видно было, что вся обстановка
дома – восставшая из праха.
Смыв дорожную пыль, мы перецеловались европейским двукратным поцелуем воздуха, и Женевьев пригла-
сила к столу. Большой стол был покрыт оранжевой скатертью, в овальном блюде отливало красным золотом пю-
ре из тыквы, в сотейнике лежал загорелый кролик, охотничий трофей Марселя, а между грубыми фаянсовыми
тарелками брошены были ноготки, горькие цветы осени. На покрытой салфеткой хлебнице лежали тонкие пре-
сные лепешки, которые в железной печурке пекла Женевьев, никогда не покупавшая хлеба. Вино к ужину принес
из своих сокровенных запасов Жан-Пьер, ее бывший муж, большой знаток и ценитель вин. Он разлил вино в раз-
номастные бокалы, негритянка Эйлин осторожно разломила лепешку – ногти у нее были невиданной длины, за-
вивающиеся в спираль и сверкающие багровым лаком – и раздала гостям. Марсель поднял руки и сказал:
– Как хорошо!
Женевьев, раскладывая оранжевую еду на тарелки, улыбалась своей буддийской улыбкой, обращенной ско-
рее внутрь, чем наружу. Никакого французского застольного щебетания не происходило, все говорили тихо, как
будто боясь потревожить тайную торжественность минуты.
Вторая жена Жан-Пьера, Мари, вышла и через минуту принесла из внутренних комнат ребенка, о котором я
еще ничего не знала. Он был сонный, жмурился от света и отворачивал маленькое личико. Ему было годика три.
Ручки и ножки его висели, как у тряпичной куклы. Мари поднесла к его рту бутылочку с соской. Взять в руки он
ее не мог, но сосал – медленно и неохотно.
Девочка Иветт подошла к матери и тихонько о чем-то попросила. Мать кивнула и передала ребенка ей на ру-
ки. Она его взяла, как берут священный сосуд...
Жан-Пьер смотрел на малыша с такой нежностью, что совершенно перестал походить на отставного ковбоя...
Женевьев сказала мне:
– Это Шарль, наш ангел.
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 22
- 23
- 24
- 25
- 26
- …
- следующая ›
- последняя »
