ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
Мы поднялись на перевал и вышли из машины. Брусчатка была уложена две тысячи лет тому назад поверх
гравиевой подушки, с небольшими придорожными откосами и выпуклым профилем, почти сгладившимся под
миллионами ног и колес. Нас было трое – Марсель, лет пять как перебравшийся в эти края пожилой адвокат, тол-
стая Аньес с пышной аристократической фамилией и с явно дурным характером, и я.
Дорога шла с большим подъемом, и в такой местности всегда растворено беспокойство, возникает какая-то об-
ратная тяга – та самая, которая вела римлян именно в противоположном направлении, – на север, на запад, к черту
на рога, к холодным морям и плоским землям, непроходимым лесам и непролазным болотам.
– Эти дороги рассекли земли сгинувших племен и создали то, что потом стало Европой... – говорил Марсель,
красиво жестикулируя маленькими руками и потряхивая седыми кудрями. На аристократа был похож он, сын
лавочника, а вовсе не Аньес с ее маленьким носиком между толстых красных щек.
– Ты считаешь, что вот это, – она указала коротким пальцем себе под ноги, – и есть римская дорога?
– Ну, конечно, я могу показать тебе карты, – живо отозвался Марсель.
– Или ты что-то путаешь, или говоришь глупости! – возразила Аньес. – Я видела эти старинные дороги в
Помпеях, там глубокие колеи, сантиметров по двадцать камня выбито колесами, а здесь смотри, какая плоская
дорога, нет даже следов от колеи!
Спор между ними – по любому поводу – длился уже лет двадцать, а не только последние три часа, что мы
провели в машине, но я об этом тогда не знала. Теперь они крупно поспорили о колеях: Марсель утверждал, что
дороги в черте города строились совершенно иным образом, чем вне города, и на улицах города колеи специаль-
но вырезались в камне – своего рода рельсы, – а вовсе не выбивались колесами.
Вид с перевала открывался почти крымский, но было простор- ней, и море было подальше. Однако заманчи-
вая дымка на горизон- те намекала на его присутствие. Отсюда, с перевала, видна была благородная линовка ви-
ноградников и оливковые рощи. Осыпи поддерживались косой клеткой шестов и системой террас.
У самых ног стояли высохшие, уже ломкие столбики шалфея, стелился по земле древовидный чабрец, и по-
одаль пластался большой куст отцветшего каперса.
Мы вернулись к машине и медленно поехали вниз. Марсель рассказывал, чем греческие дороги отличались
от римских – греки пускали через горы осла, и тропу прокладывали вслед его извилистого пути, а римляне выру-
бали свои дороги напрямую, из пункта А в пункт Б, срезая пригорки и спуская попадавшиеся на пути озера...
Аньес возражала.
Деревушка, куда мы ехали, была мне знакома: несколько лет тому назад я провела в ней три дня – в одном из
близлежащих городов проходил тогда фестиваль, и мне предложили на выбор номер в городской гостинице или
проживание в этой крошечной деревушке. И я определилась на постой в старинный крестьянский дом, к Женевь-
ев. Все, что я тогда увидела, меня глубоко поразило и тронуло. Женевьев оказалась из поколения парижских сту-
дентов шестьдесят восьмого года, побывала и в левых, и в зеленых, и в травных эзотериках, заглатывала после-
довательно все наживки, потом рвалась прочь, и к тому времени, когда мы с ней познакомились, она была уже
немолодая женщина крестьянского вида, загорелая, с сильными синими глазами, счастливо одинокая. Сначала
она показалась мне несколько заторможенной, но потом я поняла, что она пребывает в состоянии завидного ду-
шевного покоя. Она уже десять лет жила в этом доме, который был восстановлен ею собственноручно, и здесь
было все, что нужно душе и телу: горячая вода, душ, телефон, безлюдная красота гор, длинное лето и короткая,
но снежная зима.
Совершенного одиночества, которого искала здесь Женевьев, было в избытке, хотя с годами оно делалось ме-
нее совершенным: когда она нашла это место, здесь было четыре дома, из которых два были необитаемы, а два дру-
гих принадлежали местным крестьянам – один сосед, кроме виноградника, держал механическую мастерскую, а у
второго было стадо овец. Женевьев купила один из пустующих домов. Механик и пастух не нарушали вольного
одиночества Женевьев, встречаясь на дорожке, кивали Женевьев и в друзья не навязывались.
Механик был неприветлив и с виду простоват. Пастух был совсем не прост – он был монах, провел в мона-
стырском уединении много лет и вернулся домой, когда его старики родители обветшали.
Часовенка, стоявшая между четырьмя домами, была закрыта. Когда я к ней подошла и заглянула в окошко,
то увидела на беленой стене позади престола рублевскую Троицу. Женевьев, атеистка на французский интеллек-
туальный манер, объяснила мне, что монах этот весьма причудливых верований, склонен к православию, не
пользуется благосклонностью церковного начальства и, хотя в этой округе большой дефицит священников, его
никогда не приглашают в соседние пустующие храмы, и он служит мессу изредка только в этой игрушечной ча-
совне – для Господа Бога и своей матери. Семья механика на его мессу не ходит, считая ее "неправильной"... Я
тогда подумала, что странно так далеко уехать из дому, чтобы столкнуться с проблемами, которые представля-
лись мне чисто русскими. Впрочем, пастуха я в тот год не видела, поскольку он пас свое стадо где-то в горах...
К Женевьев изредка приезжали погостить взрослые дети – сын и дочь, с которыми особенной близости не
было, – и знакомые. Она радовалась им, но также радовалась, когда они уезжали, оставляя ее в одиночестве, до
отказа заполненном прогулками, медитацией, йоговскими упражнениями, сбором ягод и трав, работой в неболь-
шом огороде, чтением и музыкой. Прежде она была преподавательницей музыки, но только теперь, на свободе,
научилась наслаждаться игрой для себя, бескорыстной и необязательной...
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 21
- 22
- 23
- 24
- 25
- …
- следующая ›
- последняя »
