История западноевропейской литературы XIX века (романтизм и реализм). Тихонова О.В. - 40 стр.

кто знает? Быть может, мне бы еще пришлось терзаться при виде того, как
Вы раскаиваетесь, и меня бы тоже охватило раскаяние от сознания, что
страдаете Вы из-за меня! Одна мысль о том, как Вам будет тяжело,
приводит меня в отчаяние, Эмма! Забудьте обо мне! Зачем я Вас встретил?
Зачем Вы так прекрасны? В чем же мое преступление? О Боже мой! Нет,
нет, всему виною рок!»
      – Это слово всегда производит соответствующее впечатление, –
подумал Родольф.
      «О, будь Вы одною из тех легкомысленных женщин, что
встречаются на каждом шагу, я, конечно, мог бы на это пойти из чистого
эгоизма, и тогда моя попытка была бы для Вас безопасна. Но Ваша
очаровательная восторженность, составляющая тайну Вашего обаяния и
вместе с тем служащая источником Ваших мучений, она-то и помешала
Вам, волшебница, понять всю ложность нашего будущего положения! Я
тоже сперва ни о чем не думал и, не предвидя последствий, отдыхал,
словно под сенью манцениллы, под сенью безоблачного счастья».
      – Еще, чего доброго, подумает, что я отказываюсь от нее из
скупости… А, все равно! Пора кончать!
      «Свет жесток, Эмма. Он стал бы преследовать нас неотступно. Вам
пришлось бы терпеть все: и нескромные вопросы, и клевету, и презрение, а
может быть, даже и оскорбления. Оскорбление, нанесенное Вам! О!.. А
ведь я уже мысленно возвел Вас на недосягаемый пьедестал! Память о Вас
я буду носить с собой как некий талисман! И вот, за все зло, которое я Вам
причинил, я обрекаю себя на изгнание. Я уезжаю. Куда? Не знаю. Я схожу
с ума. Прощайте! Не поминайте лихом. Не забывайте несчастного,
утратившего Вас. Научите Вашу дочь молиться за меня».
      Пламя свечей колебалось. Родольф встал, затворил окно и опять сел
за стол.
      – Как будто все. Да, вот что еще надо прибавить, а то как бы она за
мной не увязалась:
      «Когда Вы станете читать эти печальные строки, я буду уже далеко.
Чтобы не поддаться искушению снова увидеть Вас, я решил бежать
немедленно. Прочь, слабость! Я еще вернусь, и тогда – кто знает? – быть
может, мы с Вами уже совершенно спокойно вспомним нашу былую
любовь. Прощайте!..»4
      После слова «прощайте» он поставил восклицательный знак и
многоточие – в этом он видел признак высшего шика.
      – А как подписаться? – спросил он себя. – Преданный Вам? Нет. Ваш
друг?.. Да, вот это хорошо.
                                                               «Ваш друг»
4
 Во французском оригинале игра слов: «Et il y avait un dernier adieu, séparé en deux
mots: A Dieu! ce qu’il jugeait d’un excellent gout». См.: Flaubert G. Madame Bovary. – М.,
1974. – Р.292.
                                               40