Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 125 стр.

      Весна началась внезапным разливом, что характерно для весны северной части
Новой Англии. В университете появилась пара новых лиц. Я запомнил одного вновь
прибывшего молодого американца, женатого на француженке. Он понравился мне тем,
что брал меня с собой на рыбалку на краю обширного пустыря на противоположном
берегу Пенобскота.
      В том, что вскоре мы вступим в войну, сомнений не было. Существующий
офицерский учебный корпус был значительно увеличен, и каждый потенциальный
командир призывался на службу. Ввиду полученной мной подготовки в Гарвардском
полку и в Платтсбурге, меня тоже призвали, но у меня не было необходимых навыков, а
мои команды оказались неумелыми, так что я не достиг успеха. Когда война для нас
началась, я попросил освободить меня от преподавательских обязанностей, чтобы
вступить в какой-либо род войск, поскольку я не меньше жаждал покинуть Мэн, чем
университет желал избавиться от меня.
      Благодаря дружескому участию одного бангорского доктора я прошел
предварительное медицинское обследование и на пароходе отправился в Бостон, чтобы
попытать счастья на службе. В дороге я впервые осознал, что по-настоящему рискую
жизнью и здоровьем, и был удручен. Однако я убеждал себя, что у меня была большая
степень вероятности выйти из войны с годным телом, соединенным с моей душой. По
прибытии в Бостон я стал обивать пороги фортов в гавани и вербовочные агентства в
надежде вступить в какой-либо род войск, если не офицером, то просто добровольцем.
Везде меня подводили мои глаза. Наконец мои родители решили при моем молчаливом
согласии, что попытаюсь пройти военную комиссию в R.O.T.C.(служба подготовки
офицеров резерва), которая только что официально образовалась в Гарварде.
      Со вступлением в войну новый офицерский учебный корпус сделался более
упорядоченной организацией, чем наш старый Гарвардский полк. Нас расквартировали
в новых общежитиях для младших курсов, находившихся в ведении ректора Лоуэлла.
Эти общежития вошли впоследствии в гарвардский жилой фонд. Мы прослушали
несколько специальных лекций, прочитанных группой офицеров французской армии,
закончивших высшие учебные заведения. Один из них, майор Мориц, в течение многих
лет был профессором французского языка в Гарварде. Летом мы доехали поездом до
равнин Баре, где расположились лагерем и провели маневры. Я помню рытье траншей,
учебные бои и инструкции по штыковым атакам. Я прошел здесь лишь часть времени,
поскольку комиссия для артиллеристов проходила в новом здании Массачусетсского
технологического института. Я знал, что это для меня, вероятно, последняя возможность
пройти военную комиссию для службы в артиллерии. Естественно, я хорошо сдал
экзамен по математике, но не смог проявить особых военных способностей. Я позорно
провалил экзамен по физической подготовке и по верховой езде, проходившей на
оружейном заводе. Я был совсем к этому неподготовлен и свалился со старой клячи,
которая стояла так же устойчиво, как гимнастический конь.
      Что же касается проверки физической пригодности, то мои глаза все равно подвели
меня, но, кроме того, моё кровяное давление оказалось высоким для моего возраста,
хотя тот факт, что я дожил до сегодняшнего дня к моему удовлетворению, доказывает
то, что оно не достигало опасных показателей. Армейские доктора, вероятно, правильно
считали мое давление показателем неустойчивого темперамента, что не вязалось с
добротным армейским людским материалом. Если у меня и были какие-то шансы
пройти комиссию, то я испортил все тем, что, руководствуясь псевдоблагородными
нравами того времени, попытался обмануть и переспорить одного врача, домогаясь
благоприятного медицинского заключения, и он с позором выставил меня из кабинета.
      Я закончил R.O.T.C., получил документ, безнадежно непригодный для подачи на
комиссию. Близился конец лета, и я провел остаток дней у Серебряного озера в Нью-
Хемпшир. Кое-что я почитал по алгебраической теории чисел, которую начал изучать в