Бывший вундеркинд. Мое детство и юность / пер. с англ. В.В. Кашин. Винер Н. - 123 стр.

UptoLike

Составители: 

Рубрика: 

Ороно показался мне довольно неблагоустроенным и гораздо менее
привлекательным новоанглийским городов в сравнении с теми, к которым я привык. Я
договорился о питании в оронской гостинице, где для младших преподавателей
устраивался общий стол, и поселился в довольно привлекательном белом доме
новоанглийского образца, принадлежащем университетскому библиотекарю.
Хотя мне и доставляла удовольствие работа вне непосредственного поля зрения
отца, в Мэне я не был счастлив. Старшие штатные профессора были большей частью
сломленными людьми, давно потерявшими надежду на интеллектуальные свершения, да
и на продвижение по службе. Некоторые из них ещё имели остатки культурных
притязаний, но большая часть смирилась со своим поражением. Молодые люди,
подобные мне, были временными работниками, привлеченными в университет через
агентства преподавателей после того, как профессора выжали из них все лучшее.
Оставшиеся были временно приглашенными, гостями университета, совсем не
дорожившими этим местом и имевшие единственную цель уехать как можно быстрее,
пока их пребывание здесь не наложило на них печать непригодности к более желанным
учреждениям. Редкие люди не гибнут от интеллектуальной атрофии в таком месте.
Ректор был выходцем со Среднего Запада и прекрасно чувствовал свою власть.
Студенты тех времен были большей частью молодыми, пышущими здоровьем
выходцами из семей фермеров и лесорубов, умудрявшиеся бездельничать так же, как
студенты старейших университетов, но при расходах втрое меньших. Все их интересы
сводились к футболу и к издевательствам над преподавателями. А так как я был
молодым, нервным и чувствительным, то стал их избранной жертвой. Большая часть
моих лекций казалась им скучной и монотонной, и я слышал много раз, как роняли
монеты, чтобы досадить мне.
Шпаргалки к экзаменам и списывание домашнего задания вошли здесь в систему.
Вскоре я увидел, что сообщение о подобных нарушениях, которое вменялось мне в
обязанность, отражалось на мне больше, нежели на нарушителях. Я почувствовал и то,
что некоторые мои коллеги и на факультете, и за его пределами возмущались моим
незнанием и моим безразличием к строго соблюдаемому этикету маленького колледжа,
моим ранним развитием и тем, что они считали моими интеллектуальными
притязаниями.
Я попытался возвратиться к исследовательской математической работе. Доктор
Шеффер из Гарварда предложил мне способ, по которому математическая логика могла
быть основана на одной фундаментальной операции. Я последовал его совету в
несколько модифицированной форме и опубликовал статью только под своим именем.
Думаю, что в статье я отдал должное доктору Шефферу, но этого было недостаточно.
Теперь я понимаю, что модификации работы Шеффера вряд ли было достаточно, чтобы
опубликовать отдельную статью, и мне следовало ожидать, что он более определенно
заявит о своих правах. Сторожа этической нормы существуют не только в медицине и
юриспруденции, но никакая добрая воля в мире не сможет сделать эти нормы
привычными для человека, если он сам не будет иметь хотя бы минимальный опыт в
подобных вещах. К счастью, ни доктор Шеффер, ни другие коллеги-математики не
восприняли мой поступок как оскорбление, но вышеуказанный факт глубоко меня
обеспокоил, когда я осознал свой поступок. В какой-то степени угрызения совести
мучают меня и по сей день.
Родители были весьма раздосадованы общим подавленным тоном моих писем из
Ороно. Но должен сказать, что они постарались устроить мне приятный отдых во время
моего краткосрочного возвращения. Именно в это время я познал удовольствие от пива с
кислой капустой в бостонском ресторанчике Якоба Вирта и насладился гастролями
новой театральной группы, только что образовавшейся в театре Копли (Copley Theater).
Я также больше, чем раньше ходил в кино, которое в то время было ещё
несовершенным. Время от времени мне разрешали встречаться с сокурсниками моей
     Ороно показался мне довольно неблагоустроенным и гораздо менее
привлекательным новоанглийским городов в сравнении с теми, к которым я привык. Я
договорился о питании в оронской гостинице, где для младших преподавателей
устраивался общий стол, и поселился в довольно привлекательном белом доме
новоанглийского образца, принадлежащем университетскому библиотекарю.
     Хотя мне и доставляла удовольствие работа вне непосредственного поля зрения
отца, в Мэне я не был счастлив. Старшие штатные профессора были большей частью
сломленными людьми, давно потерявшими надежду на интеллектуальные свершения, да
и на продвижение по службе. Некоторые из них ещё имели остатки культурных
притязаний, но большая часть смирилась со своим поражением. Молодые люди,
подобные мне, были временными работниками, привлеченными в университет через
агентства преподавателей после того, как профессора выжали из них все лучшее.
Оставшиеся были временно приглашенными, гостями университета, совсем не
дорожившими этим местом и имевшие единственную цель уехать как можно быстрее,
пока их пребывание здесь не наложило на них печать непригодности к более желанным
учреждениям. Редкие люди не гибнут от интеллектуальной атрофии в таком месте.
     Ректор был выходцем со Среднего Запада и прекрасно чувствовал свою власть.
Студенты тех времен были большей частью молодыми, пышущими здоровьем
выходцами из семей фермеров и лесорубов, умудрявшиеся бездельничать так же, как
студенты старейших университетов, но при расходах втрое меньших. Все их интересы
сводились к футболу и к издевательствам над преподавателями. А так как я был
молодым, нервным и чувствительным, то стал их избранной жертвой. Большая часть
моих лекций казалась им скучной и монотонной, и я слышал много раз, как роняли
монеты, чтобы досадить мне.
     Шпаргалки к экзаменам и списывание домашнего задания вошли здесь в систему.
Вскоре я увидел, что сообщение о подобных нарушениях, которое вменялось мне в
обязанность, отражалось на мне больше, нежели на нарушителях. Я почувствовал и то,
что некоторые мои коллеги и на факультете, и за его пределами возмущались моим
незнанием и моим безразличием к строго соблюдаемому этикету маленького колледжа,
моим ранним развитием и тем, что они считали моими интеллектуальными
притязаниями.
     Я попытался возвратиться к исследовательской математической работе. Доктор
Шеффер из Гарварда предложил мне способ, по которому математическая логика могла
быть основана на одной фундаментальной операции. Я последовал его совету в
несколько модифицированной форме и опубликовал статью только под своим именем.
Думаю, что в статье я отдал должное доктору Шефферу, но этого было недостаточно.
Теперь я понимаю, что модификации работы Шеффера вряд ли было достаточно, чтобы
опубликовать отдельную статью, и мне следовало ожидать, что он более определенно
заявит о своих правах. Сторожа этической нормы существуют не только в медицине и
юриспруденции, но никакая добрая воля в мире не сможет сделать эти нормы
привычными для человека, если он сам не будет иметь хотя бы минимальный опыт в
подобных вещах. К счастью, ни доктор Шеффер, ни другие коллеги-математики не
восприняли мой поступок как оскорбление, но вышеуказанный факт глубоко меня
обеспокоил, когда я осознал свой поступок. В какой-то степени угрызения совести
мучают меня и по сей день.
     Родители были весьма раздосадованы общим подавленным тоном моих писем из
Ороно. Но должен сказать, что они постарались устроить мне приятный отдых во время
моего краткосрочного возвращения. Именно в это время я познал удовольствие от пива с
кислой капустой в бостонском ресторанчике Якоба Вирта и насладился гастролями
новой театральной группы, только что образовавшейся в театре Копли (Copley Theater).
Я также больше, чем раньше ходил в кино, которое в то время было ещё
несовершенным. Время от времени мне разрешали встречаться с сокурсниками моей