Аналитические жанры публицистики. Письмо. Корреспонденция. Статья. Акопов А.И. - 43 стр.

      Четвертое: нужно спорить. Напомню, что “Слово о полку Игореве”, а стало быть, и вся великая
русская литература берет начало с “не”: “Не лепо ли ны бяшет, братие... “ (наблюдение покойного
лингвиста Л. Борового). Со спора началась публицистика, с диалога, рассуждения -от этого нам никуда не
деться. Я с собеседниками почти всегда спорю на самых разных уровнях и не помню случая, когда кто-либо
был этим недоволен. Мне важно разрешить любое свое сомнение, тогда я смогу разрешить его и на
газетной полосе. Вновь повторю: знать, когда пишешь, нужно все до конца. Мы не обязаны все писать, не
все и полезно писать, и есть у нас право отбора, но знать необходимо.
      Был у меня в “Известиях” очерк “Хозяева” - о бригадном подряде, об интересном опыте бригады Героя
Социалистического Труда Н. Злобина. Тут я не был первооткрывателем, мне было легче, основную
тяжесть пропаганды этого почина взяли на себя другие журналисты. Писали о нем больше года и во всех
статьях бригаду Н. Злобина сравнивали с другой зеленоградской бригадой - А. Кузнецова. Кузнецов строит
свой дом рядом со Злобиным. Пятьдесят шагов. Я пошел к Кузнецову просто из любопытства, и оказалось,
что я первый журналист, который к нему пришел... Что тут скажешь? Действительно, работала эта
бригада по-старому, работала хуже, но, кроме того, краны-то ей задерживали, злобинцам давали
безотказно и “лифты” Злобину дали еще весной, а Кузнецову не дали, задержали на три месяца. Такая вот
история.
      У меня это все вошло в очерк. Могло и не войти, если бы я посчитал это нехарактерным, ненужным.
Но знать для себя я был обязан. В статье “С чего начинается качество” тоже встречались “мешающие
детали” - подробности, которые, честно говоря, хотелось бы обойти. Например, экскурсоводы на ВДНХ
жаловались. Самый частый вопрос к ним такой: почему этих хороших вещей, которые есть на выставке,
нет в магазинах? В одном отделе сказали мне об этом, потом в другом, в третьем, потом я сам услышал,
как посетители спрашивали об этом, и понял: обойду в статье - вызову раздражение читателей. Понял:
надо об этом писать.
      Но тут мы подошли к следующему этапу: материал собран, обдуман, пора садиться за стол.
Остается “начать да кончить” - написать статью. Об этом много говорить, видимо, ни к чему. Каждый
работает по-своему: кто сразу пишет, кто ходит из угла в угол, кто гонит строки почти без помарок, а
кто каждую страницу переписывает по три раза.
      Как у меня? Мучаюсь. Писал я это “Качество” долго. Особенно трудно дается начало. Пять
вариантов, десять вариантов, но пока первый абзац не сделан, не доведен до кондиции, двигаться дальше
не могу. Потом я могу его отбросить, перенесу в середину вещи или вычеркну вовсе. Почему так?
Наверное, тут нащупываешь тон всего выступления.
      Я давно понял: можно позволить себе критику любой степени остроты, если найдешь верный тон.
Тон делает музыку, в нем находит свое отражение гражданская позиция журналиста. Ищет ли он сенсаций
или хочет разобраться в проблеме, стремится во что бы то ни стало удивить читателей или болеет за
дело, злорадствует по поводу ошибок или ищет пути к преодолению их. Лучшими выступления являются,
когда автор мог бы воскликнуть: “Не могу молчать!” Худшими, когда: “Могу молчать”.
      Поиски верного тона - штука тонкая. Демократический юмор или интеллигентная ирония, шумный
восторг или лирическая теплота, нескрытый гнев или сдержанное негодование - это каждый из нас ищет и
находит за своим столом. Но некий общий закон все-таки есть. Я бы его сформулировал так: чем острее
проблема, тем спокойнее должен быть тон. То же относится к положительным очеркам: чем заметнее
событие, тем сдержанней тон. Яркие факты говорят сами за себя. И в одах и в сатирах крикливость
нынешнему читателю претит и отклика не вызывает.
      Был такой блистательный публицист, как мы бы сегодня выразились, “на морально-этическую тему” -
В. Короленко. Вот на что я недавно наткнулся (раньше не знал) в его судебных очерках: он выступал в
защиту мало кому в ту пору известного большевика из Иваново-Вознесенска, приговоренного к смертной
казни, - М. В. Фрунзе. Писал Короленко остро, выезжал на процессы, был, что называется, боевой
журналист. Я процитирую его письмо другому журналисту, совсем еще молодому, - А. М. Горькому. Это
тоже к вопросу о тоне.
      “... Р. S. Не рассердитесь за маленький совет, так сказать a propo. Я пишу в газетах уже лет десять,
в том числе приходилось много раз производить атаки личного свойства. Я не помню случая, когда мне
приходилось бы жалеть о напечатанном. Прежде чем отослать в редакцию, я всегда стараюсь
представить себе, что человек, о котором я пишу, стоит передо мною, и я говорю ему в глаза то самое,
что собираюсь напечатать. Если воображение подсказывает мне, что я охотно повторил бы все, даже,
может быть, резче, - я отсылаю рукопись. Если же, наоборот, чувствую, что в глаза кое-что хочется
смягчить или выбросить, - я это делаю непременно, потому что не следует в печати быть менее
справедливым и деликатным, чем в личных отношениях”.
      По-моему, очень дельный совет. Прежде чем критиковать человека поставь себя на его место. За
время работы в “Известиях” я ни разу не писал критических статей не выслушав “противную сторону”.
Процедура пренеприятная, тут надобно молоко за вредность работы давать, но что поделаешь, это
нужно. При этом речь не идет о смягчении тона. Напротив, критика может стать еще строже, потому
что будет конкретнее.
      В очерке “Заповедник” случай был взят безобразный: склока в научном коллективе. Ученые деятели,
которые травили женщину, явно заслуживали осуждения. Именно поэтому я искал тон сдержанный,
иронично-сдержанный, тон объективный, нарочито объективный. И даже не без внутреннего
сопротивления постарался “отобразить” хорошие черты отрицательных героев: один - сильный