Философия: Хрестоматия "Человек и мир". Бернацкий В.О. - 112 стр.

рию как не подвергнутое рефлексии изложение случившегося. К представителям
повествовательной истории он относит греческих и римских историков, тех, кто
размышлял, еще не имея, в отличие от самого Гегеля, представления о христиан-
ской теологии истории, не зная ее веры в провидение и непредвзято взирая на пол-
ную превратностей борьбу за власть. Пример такой «наивной» истории дают, на-
ряду с геродотовской историей Персидских войн, фукидидовским описанием Пе-
лопоннесской войны, повествованием Полибия о римском завоевании мирового
господства и цезаревским рассказом о войне с Галлией, «История Флоренции»
Макиавелли, «История моего времени» Фридриха II и в наше время военные ме-
муары Черчилля. Все они, оставляя в стороне вопрос о смысле и цели всемирной
истории, объединяют в единое целое события политической истории недавних лет
и благодаря своим свидетельствам сохраняют их для памяти будущих поколений.
То целое, которое они восстанавливают, всякий раз есть сфера какого-то ограни-
ченного опыта, в силу этого ограничения являющаяся столь же конкретной и оче-
видной, сколь и поучительной, ибо обобщается лишь то, чему сами они – как пу-
тешественники-ученые, государственные деятели или военачальники – были сви-
детелями или что смогли пережить на опыте. «Но опыт и история учат, что народы
и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали со-
гласно поучениям, которые можно было бы извлечь из нее». И все же именно это
делает поучительными «непосредственные» нефальсифицированные истории, в
отличие от философии истории. «Таких историков, которых следует основательно
изучать и внимательно читать и перечитывать тому, кто хочет понять, что пережи-
ли народы, и углубиться в их жизнь, – таких историков, у которых можно найти не
только ученость, но глубокое и чистое наслаждение, не так много, как можно было
бы думать». К этому Гегель добавляет, что едва ли можно ограничиться этими ав-
торами, если не хочешь стать ученым-историком или философом истории. Но по-
чему Гегель не остается на этой исходной позиции и на этой достоверной точке
зрения? Почему он идет дальше и выходит далеко за ее пределы? Потому что он в
этой повествовательной истории не видит «глаза разума», которому ход и развитие
мировой истории раскрываются как «разумный прогресс в сознании свободы»,
примиряющийся со всем злом мировой истории – этой бойни, на которой в конеч-
ном счете жертвуется счастьем народов и индивидов. Прагматическая рефлексия
обыкновенного исторического рассмотрения не может, конечно, предугадать этого
последнего назначения. В то время как вообще признают, что в природном мире
господствует закон и, следовательно, как бы разум, еще никто не пытался показать
то же и в движении духовного мира, истории разума и среди кажущихся случайно-
стей и хаоса обнаружить то внутренне закономерное и необходимое, что привно-
сят индивиды, включенные в мировую историю и знающие, чего они должны хо-
теть.
    «Выражение той мысли, что разум господствует в мире, находится в связи с ее
дальнейшим применением, которое нам хорошо известно, а именно в форме той
религиозной истины, что мир не предоставлен случаю и внешним случайным при-
чинам, но управляется провидением», и в исторически базисных феноменах - из-
менениях позволяет увидеть поступательное движение ко все более содержатель-
ным и высоким ступеням духа и его свободы. Логос космоса, по Гегелю, есть ми-
                                      112