Философия: Хрестоматия "Человек и мир". Бернацкий В.О. - 113 стр.

ровой дух, который являет себя преимущественно не в природе, но в историческом
мире человека, поскольку человек сам по себе – знающий и самосозидательный
дух. Этот, лишь в человеке возвращающийся к самому себе, абсолютный дух есть
одновременно воля и, значит, «дух свободы». Ведь если к рассмотрению всемир-
ной истории не приступают с уже определившейся мыслью, с познанием разума,
то следует, по крайней мере, твердо и непоколебимо верить, что во всемирной ис-
тории есть разум и что мир разумности и самосознательной воли не предоставлен
случаю, но должен обнаружиться при свете знающей себя идеи.
    Здесь не место показывать, насколько гегелевская философия мировой истории
определяется примером христианской теологии истории с ее представлением о
движении к конечной цели, осуществляющей ее смысл, причем обмирщая ее.
Нужно удовлетвориться констатацией совершенно изменившегося смысла истории
и спросить себя, почему греческая философия оставляла историю историкам и ни-
когда не делала ее предметом философского знания. Сам Аристотель, который был
другом и учителем Александра Великого, достигшего дальних тогда пределов Вос-
тока и основавшего мировую империю, не посвятил истории ни одного сочинения,
хотя размышлял обо всем прочем: о небе и земле, растениях и животных, политике
и этике, риторике и поэтике. Было бы абсурдом думать, что Аристотель мог бы
увидеть в Александре «мировой дух», как это случилось с Гегелем при виде Напо-
леона, так как это означало бы допустить, что Логос вечного космоса мог бы войти
в бренную прагматическую историю смертных людей. Несмотря на отсутствие у
них всемирно-исторического мышления, нельзя полагать, что греки еще не знали
истории и не пережили ее в «подлинном» смысле. Греческие историки изучали и
описывали историю крупных политических событий. Отцы церкви развивали на
основе иудейских пророчеств и христианской эсхатологии теологию истории, ка-
ковая (история) длилась от Творения до Судного Дня и Спасения; современный
постхристианский человек измыслил философию истории, которая реализует тео-
логический принцип Священной истории в земном выполнении ее смысла. Хри-
стианские упования на будущее воздаяние хотя и утрачены для современного ис-
торического сознания, но установка как таковая остается неизменной. Она прони-
зывает всю послехристианскую европейскую мысль и все ее попечения об исто-
рии, с ее «зачем?» и «куда?». И не только радикальная философия прогресса Кон-
дорсе, Сен-Симона, Конта и Маркса эсхатологически мотивирована будущим, ни-
чуть не меньше им пронизаны отрицающие прогресс теории упадка, среди кото-
рых наиболее видной сегодня является теория фатального прогресса.
    Греческая история не обосновывалась будущим и потому мыслила его как слу-
чайное, не упорствовала во мнении, будто все прошедшее обретет свой смысл
только в будущем. Она исходила из убеждения, что последующие события подчи-
няются тому же закону, что и предшествующие, поскольку природа человека су-
щественно не меняется и «природа всех вещей – появляться и исчезать» (Фуки-
дид). Полибий, который был свидетелем упадка Македонского царства и возвыше-
ния Рима, стремившегося к мировому господству, находит уместным вспомнить
пророческие слова Деметрия из трактата «О судьбе», сбывшиеся через 150 лет по-
сле завоевания Александром Персидского царства. «Даже если ты охватишь взо-
ром не бессчетное число времен или многие поколения, но лишь последние 50 лет,
                                      113