Философия: Хрестоматия "Человек и мир". Бернацкий В.О. - 58 стр.

   Поппер

    Когда я получил список слушателей этого курса и понял, что мне предстоит
беседовать с коллегами по философии, то после некоторых колебаний я решил,
что, по-видимому, вы предпочтёте говорить со мной о тех проблемах, которые ин-
тересуют меня в наибольшей степени, и о тех вещах, с которыми я лучше всего
знаком. Поэтому я решил сделать то, чего никогда не делал прежде, а именно рас-
сказать вам о своей работе в области философии науки начиная с осени 1919 года,
когда я впервые начал искать ответ на вопрос о том, «когда теорию можно считать
научной?», или по иному – «существует ли критерий научного характера или на-
учного статуса теории?».
    В то время меня интересовал не вопрос о том, «когда теория истинна?», и не
вопрос, «когда теория приемлема?». Я поставил перед собой другую проблему. Я
хотел провести различие между наукой и псевдонаукой, прекрасно зная, что наука
часто ошибается и что псевдонаука может случайно натолкнуться на истину.
    Мне был известен, конечно, наиболее распространённый ответ на мой вопрос:
наука отличается от псевдонауки – или от «метафизики» – своим эмпирическим
методом, который, по существу, является индуктивным, то есть исходит из наблю-
дений или экспериментов. Однако такой ответ меня не удовлетворял. В противо-
положность этому свою проблему я часто формулировал как проблему разграни-
чения между подлинно эмпирическим методом и неэмпирическим или даже псев-
доэмпирическим методом, то есть методом, который, хотя и апеллирует к наблю-
дению и эксперименту, тем не менее не соответствует научным стандартам. При-
мер использования метода такого рода даёт астрология с её громадной массой эм-
пирического материала, опирающегося на наблюдения – гороскопы и биографии.
    Однако не астрология привела меня к моей проблеме, поэтому я коротко опи-
шу ту атмосферу, в которой она встала передо мной, и те факты, которые в тот пе-
риод больше всего интересовали меня. После крушения Австро-Венгрии в Авст-
рии господствовал дух революции: воздух был полон революционных идей и ло-
зунгов, новых и часто фантастических теорий. Среди интересовавших меня в ту
пору теорий наиболее значительной была, без сомнения, теория относительности
Эйнштейна. К ним же следует отнести теорию истории Маркса, психоанализ
Фрейда и так называемую «индивидуальную психологию» Альфреда Адлера.
    Немало общеизвестных глупостей высказывалось об этих теориях, и в особен-
ности о теории относительности (что случается даже в наши дни), но мне повезло с
теми, кто познакомил меня с этой теорией. Все мы – тот небольшой кружок сту-
дентов, к которому я принадлежал, – были взволнованы результатом наблюдений
Эддингтона, который в 1919 году получил первое важное подтверждение эйн-
штейновской теории гравитации. На нас это произвело огромное впечатление и
оказало громадное влияние на моё духовное развитие.
    Три других упомянутых мной теории также широко обсуждались в то время
среди студентов. Я лично познакомился с Адлером и даже помогал ему в его рабо-
те среди детей и юношей в рабочих районах Вены, где он основал клиники соци-
альной адаптации.

                                      58