Философия: Хрестоматия "Человек и мир". Бернацкий В.О. - 59 стр.

UptoLike

Составители: 

Рубрика: 

59
Летом 1919 года я начал испытывать всё большее разочарование в этих трёх
теорияхв марксистской теории истории, психоанализе и индивидуальной психо-
логии, и у меня стали возникать сомнения в их научном статусе. Вначале моя про-
блема вылилась в форму простых вопросов: «Что ошибочного в марксизме, психо-
анализе и индивидуальной психологии?». «Почему
они так отличаются от физиче-
ских теорий, например от теории Ньютона и в особенности от теории относитель-
ности?».
Для пояснения контраста между этими двумя группами теорий я должен заме-
тить, что в то время лишь немногие из нас могли бы сказать, что они верят в ис-
тинность эйнштейновской теории гравитации. Это
показывает, что меня волновало
не сомнение в истинности трёх других теорий, а нечто иное. И даже не то, что ма-
тематическая физика казалась мне более точной, чем теории социологии и психо-
логии. Таким образом, что меня беспокоило, не было ни проблемой истиныпо
крайней мере в то время, – ни проблемой
точности или измеримости. Скорее, я
чувствовал, что эти три другие теории, хотя и выражены в научной форме, на са-
мом деле имеют больше общего с примитивными мифами, чем с наукой, что они в
большей степени напоминают астрологию, чем астрономию.
Я обнаружил, что те из моих друзей, которые были поклонниками Маркса,
Фрейда
и Адлера, находились под впечатлением некоторых моментов, общих для
этих теорий, в частности под впечатлением их явной объяснительной силы. Каза-
лось, эти теории способны объяснить практически всё, что происходило в той об-
ласти, которую они описывали. Изучение любой из них как будто бы приводило к
полному духовному перерождению или к
откровению, раскрывающему наши глаза
на новые истины, скрытые от непосвящённых. Раз ваши глаза однажды были рас-
крыты, вы будете видеть подтверждающие примеры всюду: мир полон верифика-
циями теории. Всё, что происходит, подтверждает её. Поэтому истинность теории
кажется очевидной, и сомневающиеся в ней выглядят людьми, отказывающимися
признать очевидную истину либо потому, что
она несовместима с их классовыми
интересами, либо в силу присущей им подавленности, непонятой до сих пор и ну-
ждающейся в лечении.
Наиболее характерной чертой данной ситуации для меня выступает непрерыв-
ный поток подтверждений и наблюдений, «верифицирующих» такие теории. Это
постоянно подчёркивается их сторонниками. Сторонники психоанализа Фрейда
утверждают, что их теории
неизменно верифицируются их «клиническими наблю-
дениями». Что касается теории Адлера, то на меня большое впечатление произвёл
личный опыт. Однажды в 1919 году я сообщил Адлеру о случае, который, как мне
показалось, было трудно подвести под его теорию. Однако Адлер легко проанали-
зировал его в терминах своей теории неполноценности, хотя даже не видел
ребён-
ка, о котором шла речь. Слегка ошеломлённый, я спросил его, почему он так уве-
рен в своей правоте. «В силу моего тысячекратного опыта», – ответил он. Я не мог
удержаться от искушения сказать ему: «Теперь с этим новым случаем, я полагаю,
ваш тысячекратный опыт, по-видимому, стал ещё больше!».
При
этом я имел в виду, что его предыдущие наблюдения были не лучше этого
последнегокаждое из них интерпретировалось в свете «предыдущего опыта» и в
то же время рассматривалось как дополнительное подтверждение. Но, спросил я
    Летом 1919 года я начал испытывать всё большее разочарование в этих трёх
теориях – в марксистской теории истории, психоанализе и индивидуальной психо-
логии, и у меня стали возникать сомнения в их научном статусе. Вначале моя про-
блема вылилась в форму простых вопросов: «Что ошибочного в марксизме, психо-
анализе и индивидуальной психологии?». «Почему они так отличаются от физиче-
ских теорий, например от теории Ньютона и в особенности от теории относитель-
ности?».
    Для пояснения контраста между этими двумя группами теорий я должен заме-
тить, что в то время лишь немногие из нас могли бы сказать, что они верят в ис-
тинность эйнштейновской теории гравитации. Это показывает, что меня волновало
не сомнение в истинности трёх других теорий, а нечто иное. И даже не то, что ма-
тематическая физика казалась мне более точной, чем теории социологии и психо-
логии. Таким образом, что меня беспокоило, не было ни проблемой истины – по
крайней мере в то время, – ни проблемой точности или измеримости. Скорее, я
чувствовал, что эти три другие теории, хотя и выражены в научной форме, на са-
мом деле имеют больше общего с примитивными мифами, чем с наукой, что они в
большей степени напоминают астрологию, чем астрономию.
    Я обнаружил, что те из моих друзей, которые были поклонниками Маркса,
Фрейда и Адлера, находились под впечатлением некоторых моментов, общих для
этих теорий, в частности под впечатлением их явной объяснительной силы. Каза-
лось, эти теории способны объяснить практически всё, что происходило в той об-
ласти, которую они описывали. Изучение любой из них как будто бы приводило к
полному духовному перерождению или к откровению, раскрывающему наши глаза
на новые истины, скрытые от непосвящённых. Раз ваши глаза однажды были рас-
крыты, вы будете видеть подтверждающие примеры всюду: мир полон верифика-
циями теории. Всё, что происходит, подтверждает её. Поэтому истинность теории
кажется очевидной, и сомневающиеся в ней выглядят людьми, отказывающимися
признать очевидную истину либо потому, что она несовместима с их классовыми
интересами, либо в силу присущей им подавленности, непонятой до сих пор и ну-
ждающейся в лечении.
    Наиболее характерной чертой данной ситуации для меня выступает непрерыв-
ный поток подтверждений и наблюдений, «верифицирующих» такие теории. Это
постоянно подчёркивается их сторонниками. Сторонники психоанализа Фрейда
утверждают, что их теории неизменно верифицируются их «клиническими наблю-
дениями». Что касается теории Адлера, то на меня большое впечатление произвёл
личный опыт. Однажды в 1919 году я сообщил Адлеру о случае, который, как мне
показалось, было трудно подвести под его теорию. Однако Адлер легко проанали-
зировал его в терминах своей теории неполноценности, хотя даже не видел ребён-
ка, о котором шла речь. Слегка ошеломлённый, я спросил его, почему он так уве-
рен в своей правоте. «В силу моего тысячекратного опыта», – ответил он. Я не мог
удержаться от искушения сказать ему: «Теперь с этим новым случаем, я полагаю,
ваш тысячекратный опыт, по-видимому, стал ещё больше!».
    При этом я имел в виду, что его предыдущие наблюдения были не лучше этого
последнего – каждое из них интерпретировалось в свете «предыдущего опыта» и в
то же время рассматривалось как дополнительное подтверждение. Но, спросил я
                                      59