Современный немецкий роман. Ч.2. Чугунов Д.А. - 6 стр.

                                    6
немедленно. Читатель Брайтингер смотрел на нее из своего вольтеровского
кресла, опустив газету на колени. Жанет Адомайт: нет, так говорить не
следует. Правильнее сказать – иностранные граждане, а не просто
иностранцы. Тетя Ленхен: она не позволит себя дурачить. Там все были
итальянцы, она это отлично видела, а на кухне у них работали пакистанцы.
Жанет Адомайт: это совершенно безразлично, кто они родом и откуда
приехали. Что за идиотизм, сказала тетя Ленхен. Почему же, например, не
безразлично, приехала я из Рейнской провинции или я родом из Веттерау.
Жанет Адомайт: да, пусть так, но это никак не отражается на качестве этих
людей. Тетя Ленхен: качество, что это взбрело ей в голову, при чем здесь
качество? Она вообще ни слова не проронила об их качестве. И что за
качество? Она произнесла только слово «иностранцы». Адомайт: давай
теперь, пожалуйста, прекрати все это и больше не развивай эту тему. Мы
здесь не одни. Ленхен, с громким криком: иностранцы, иностранцы,
иностранцы! Нечего из нее дуру делать. Что за отвратительная
уравниловка! Она однажды все это уже пережила, когда предписывали,
какие слова правильные, а какие нет. Сначала «добрый день!» переделали в
«хайль Гитлер!», а затем перелицевали «хайль Гитлер!» назад в «добрый
день!», но при этом напрочь запретили произносить имя Гитлера. Стоящие
вокруг: никто не запрещал говорить про Гитлера. Она: и тем не менее
Гитлер находится под негласным запретом, как и теперь слово
«иностранцы». Или слово «еврей». Повсюду кругом одни запрещенные
слова. Нет, я не замолчу и вообще не позволю мне что-нибудь запрещать,
чтоб вы все это знали раз и навсегда. Мой Хайнцгеорг не для того остался
под Любице, чтобы сегодня мне кто-то затыкал рот. И хватит об этом. Тетя
Ленхен действительно занялась после этого холодным мясом, и, когда Катя
Мор сделала попытку познакомить с ней Шоссау, все присутствующие
напустились на нее, чтобы она оставила тетю Ленхен в покое, раз уж та
сама по себе наконец-то замолчала. (С. 103–107)

    Всеобщий хохот. Брайтингер: вот видите, Гайбель. Каждый
обращается с коммунальной системой так, как находит нужным, причем
этот поголовный обман и является общим делом. Гайбель: наглость,
которой нет равных! Он такого не потерпит. Голова Гайбеля стала при этом
необычайно красной, от возбуждения он даже выпил вишневой водки. Нет,
он такого не потерпит. Точно, крикнула со своего места тетя Ленхен. Не
надо этого делать! С какой стати?! Ленхен, сказал господин Мор, да ты
вообще не знаешь, о чем идет речь. Не мешай им спорить. Брайтингер: он
не спорит, он приводит аргументы. Мулат: может, он тоже просто не может
оставить людей в покое. Точно! Не надо оставлять их в покое, никому и ни
в чем не надо давать спуску! Ее ведь не оставляют в покое, ну и она никому
его не даст. Вот тебя, Катя, милое мое дитя, я оставлю в покое, да-да,
потому что ты никогда не нарушаешь моего и не пытаешься беспрерывно
мне что-то внушать. Катя Мор воспользовалась случаем и тут же
представила старой даме Шоссау. Очень приятно, сказал он. О-о, и это