Русская литература ХХ века после Октября: Динамика размежеваний и схождений. Типы творчества (1917-1932). Дарьялова Л.Н. - 59 стр.

UptoLike

Составители: 

5
7
Навзрыд и не в лад
Храпят полотняные крылья (С.65).
Таким образом, романтическая проза и поэзия транспортировали в художе-
ственное слово то воодушевление, ту искреннюю идеальность и веру в свой
путь, которые составляли и силу, пафос литературы, и одновременно ее ограни-
ченность и утопизм. Неслучайно в литературной науке возникло два типа иссле
-
дователей. Одни авторы, как Е.А.Любарева, ориентировались на позитивные
стороны революционно-романтической поэзии, отображающей героическое со-
стояние мира и человека. Другие, в частности А.Якобсон, увидели оборотную
сторону романтической идеологии, когда восторг борьбы может обернуться по-
этизацией насилия и насильников. Да, наши писатели-гуманисты в отличие от
ранней пролетарской
лирики, охваченной одним чувством классовой ненависти,
скорбят о пролитой крови, отвергают фанатизм и сухотку сердца, но в то же
время готовы оправдать людские жертвы или законом исторической необходи-
мости (ведь уходят «последние»), или же грядущим счастьем.
Особенно отчетливо звучит абсолютизация идеи насилия в стихах комсо-
мольских поэтов, поскольку рассудочность, иллюстративность «учеников
» сни-
жает и оголяет принципы ведущих мастеров. Так, М.Голодный окружает роман-
тическим ореолом мотив братоубийства, что не позволяют себе М.Светлов или
Н.Тихонов. Но и в прекрасном стихотворении Н.Тихонова «Мы разучились ни-
щим подавать» возникает на фоне картины сурового и трудного существования
своеобразное принижение отдельной человеческой жизни:
Пересчитай людей моей земли
И сколько мертвых встанет в перекличке.
Но всем торжественно пренебрежем.
Нож сломанный в работе не годится,
Но этим черным сломанным ножом
Разрезаны бессмертные страницы
13
.
Вот так, человек выполнил свою функцию, слава ему, но он, как сломанный
нож, годится только на свалку: «торжественно пренебрежем
Возникает страстная и одновременно страшная в своем роде языческая вера
в идола революции, вера, разрушающая личность. Ан.Якобсон безусловно прав,
говоря об отчуждении идеи, превращающейся в своеобразный фетиш в роман-
тической
поэзии. В качестве манифеста подчинения человека этой утопической
идиологеме, которую он же создал, критик приводит талантливые строки из сти-
хотворения Э.Багрицкого «ТВС»:
А век поджидает на мостовой,
Сосредоточен, как часовой,
Идии не бойся с ним рядом встать.
Твое одиночество веку под стать.
Оглянешьсяа вокруг враги;
Руки протянешьи
нет друзей;
Но если он скажет: «Солги», — солги.
Но если он скажет: «Убей», — убей (С.126).
                        Навзрыд и не в лад
                        Храпят полотняные крылья (С.65).
    Таким образом, романтическая проза и поэзия транспортировали в художе-
ственное слово то воодушевление, ту искреннюю идеальность и веру в свой
путь, которые составляли и силу, пафос литературы, и одновременно ее ограни-
ченность и утопизм. Неслучайно в литературной науке возникло два типа иссле-
дователей. Одни авторы, как Е.А.Любарева, ориентировались на позитивные
стороны революционно-романтической поэзии, отображающей героическое со-
стояние мира и человека. Другие, в частности А.Якобсон, увидели оборотную
сторону романтической идеологии, когда восторг борьбы может обернуться по-
этизацией насилия и насильников. Да, наши писатели-гуманисты в отличие от
ранней пролетарской лирики, охваченной одним чувством классовой ненависти,
скорбят о пролитой крови, отвергают фанатизм и сухотку сердца, но в то же
время готовы оправдать людские жертвы или законом исторической необходи-
мости (ведь уходят «последние»), или же грядущим счастьем.
    Особенно отчетливо звучит абсолютизация идеи насилия в стихах комсо-
мольских поэтов, поскольку рассудочность, иллюстративность «учеников» сни-
жает и оголяет принципы ведущих мастеров. Так, М.Голодный окружает роман-
тическим ореолом мотив братоубийства, что не позволяют себе М.Светлов или
Н.Тихонов. Но и в прекрасном стихотворении Н.Тихонова «Мы разучились ни-
щим подавать» возникает на фоне картины сурового и трудного существования
своеобразное принижение отдельной человеческой жизни:
                      Пересчитай людей моей земли —
                      И сколько мертвых встанет в перекличке.
                      Но всем торжественно пренебрежем.
                      Нож сломанный в работе не годится,
                      Но этим черным сломанным ножом
                      Разрезаны бессмертные страницы13.
    Вот так, человек выполнил свою функцию, слава ему, но он, как сломанный
нож, годится только на свалку: «торжественно пренебрежем!»
    Возникает страстная и одновременно страшная в своем роде языческая вера
в идола революции, вера, разрушающая личность. Ан.Якобсон безусловно прав,
говоря об отчуждении идеи, превращающейся в своеобразный фетиш в роман-
тической поэзии. В качестве манифеста подчинения человека этой утопической
идиологеме, которую он же создал, критик приводит талантливые строки из сти-
хотворения Э.Багрицкого «ТВС»:
                      А век поджидает на мостовой,
                      Сосредоточен, как часовой,
                      Иди — и не бойся с ним рядом встать.
                      Твое одиночество веку под стать.
                      Оглянешься — а вокруг враги;
                      Руки протянешь — и нет друзей;
                      Но если он скажет: «Солги», — солги.
                      Но если он скажет: «Убей», — убей (С.126).
                                                                          57