ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
22
мере зависит от его религиозных убеждений. В дневниках 1905– первой
половины 1950-х годов он рисует разрушение русской православной
жизни и ее переход в новое качество: в неоязыческую религию советских
идолов-богов (Ленина, Троцкого, Сталина), с ее новыми ритуалами,
символами и обществом по-своему верующих рационалистов.
В рассказах-очерках 1920-х годов («Голубая глубина», «От земли и
городов», «Путешествие»), сложившихся из тех же дневниковых заметок,
Пришвин запечатлевает черты пореволюционного времени, исследуя
нового человека не только в житейско-практическом, но и в
символическом измерении его судьбы. Это художественно-философские
решения, которые основаны на архитектонике потаенного,
исповедального слова. «Есть вещи и явления, названные кем-то и когда-то
потерявшие в движении времени смысл своего имени. – Точно и емко
объясняет Пришвин механизм изменения регистров языка. – И весь труд
писателя, бывает, сводится к борьбе за настоящее имя тому, что все знают
и называют именем, потерявшим всякий современный смысл» [6, 382].
Символика прочно прикреплена к самому типу дискурса памяти у
Пришвина. Он реализует с ее помощью индивидуальную нравственную
программу: «В пении последней пчелы я слышу голос: – Возьми крест и
давай любимому человеку цвет свой!» [11, 98]. В этой дневниковой фразе
слышна не только библейская интонация, но и развернута целая концепция
человеческих взаимоотношений с присущими ей согласием духовного и
природного (материального), поисками гармонии человека и природы.
По верному замечанию литературоведа, документально-автобиографи-
ческие произведения Пришвина «<…> открывают характерные “живые
образы”, “ символы” времени, “скрытое значение” речи, являют собой и
“лирический эпос, и индивидуальный пришвинский “миф” о
современности» [12].
Построенные в духе исповеди дневниковые записи свидетельствуют
о глубоком и заинтересованном отношении Пришвина к Православию.
Задача писателя, какую он поставил перед собой в Дневнике, выполнена,
поскольку его герой-воспоминатель, «достигая правды своей картины,
преодолел в себе давление жизненной лжи» [6, 622].
Философы, изучающие феномен Пришвина-мыслителя, говорят о его
поисках существования по ту сторону жизни, о прорыве в иную
реальность: «В данном случае “экстремум” по имени Пришвин есть
вершина российского духа в мировой культуре XX века» [13], – пишет
один из них. Понимание художником мысли жизненных тайн сближается
сегодня с позицией А. Ф. Лосева, книжку которого «Античный космос и
современная наука » Пришвин прочитал «на поддержку себе» (6, 205) еще
в 1929 году. Философский символизм Пришвина в Дневнике особенно
колоритно представлен в противопоставлении тогдашней социальной
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 20
- 21
- 22
- 23
- 24
- …
- следующая ›
- последняя »
