Руcская проза 1950-х - начала 2000-х годов: от мировоззрения к поэтике. Дырдин Д.А - 29 стр.

UptoLike

Составители: 

29
события своего района, но это шло в нем долго <...>». Чтобы что-то
воспринять из внешней жизни, «он должен умственно представить
порожнюю степь в знакомом месте, поименно переставить на нее дворы
своего села и посмотреть, как оно получается» (108).
В мифе, создаваемом Платоновым, прошлое получает вторую жизнь,
актуализируется в современных характерах и обстоятельствах. Миф
переходит в мифологию. Логика авторской мифологии опирается на
смыслообразы, составляющие понятийный словарь писателя.
Повествовательное слово тем самым возведено «в степень идейного”,
характерно платоновского философического слова-понятия, заключа-
ющего в себеидею жизни”, которая у Платонова всегда определяет самую
рассказываемую им жизнь (“платонизм А.Платонова)» [4].
Известно, что Платон в диалогах сменяет философию на мифологию
для того, чтобы обосновать свои основные идеи и утверждения. Так, в
диалоге «Федон» развернут миф о двух мирах земном и небесном. По
свидетельству мифа, люди, подобно лягушкам вокруг болота, обитают в
глубоких впадинах, в изъеденных морской солью земных расщелинах, не
догадываясь, что есть иные, истинные небо и земля». Известен и
«пещерный» миф Платона в «Государстве», олицетворяющий
безнадежность существования людей в подлунном мире. А в знаменитой
речи из «Пира» излагается версия рождения Эроса от мифических Пора
(богатство) и Пении (бедность). Миропонимание Андрея Платонова также
пронизывается мифологическими интуициями. Его «платонизм» как раз и
состоит в умении видеть настоящее сквозь призму мифа. «Платонизм»
автора «Чевенгура» и «Котлована» обусловлен мифотворческим
характером художественного сознания, отвергающего замкнутость
явлений в себе. Платонов ищет метафизическое, сверхприродное начало,
скрытое за поверхностью фактов. «Я люблю больше мудрость, чем фило-
софию, и больше знание, чем науку. Надо любить ту вселенную, какая мо-
жет быть, а не ту, которая есть. Невозможное невеста человечества
<...>», писал он в одном из писем к жене. Мы называем такое вúдение
«мифопоэтической рефлексией», поскольку оно основано на способности
творить новое художественное пространство и, сохраняя образную силу,
приобретает познавательную возможность и ценность.
Самостоятельную духовно-эстетическую позицию Платонов вопло-
щает посредством системы представлений о сердце, к которой мы теперь и
обратимся.
«Когда я произношу простое и живое слово «сердце», я напоминаю
тем самым о самой лучшей и самой точной мерке русской души и русской
культуры, ведь русский человек живет под знаком своего сердца <...>. Во
всяком случае, не обращаясь к егочувствам-sensorium” его нельзя ни
узнать, ни понять», [5] говорит И. Ильин. Он устанавливает
неразрывность душевной энергии художника и творческого акта: