ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
32
«Медном всаднике» и противопоставляет холодности Онегина «открытое»
сердце Татьяны Лариной [7].
Все приводимые примеры свидетельствуют о символическом
восприятии Платоновым человеческой природы, при котором сердце
приобретает индивидуализированные черты. Сердце, помещенное внутрь
человека как «отдельное существо» (270), действует независимо от него.
Вместе с тем, в силу нераздельности части и целого, присущей авторскому
взгляду, чистое сердце является залогом связи героев с природой и
историей, другими людьми. Сердечное братолюбие в «Чевенгуре»
настолько абсолютно, что заставляет вспомнить апостольскую заповедь:
«Постоянно любите друг друга от чистого сердца» (I Петр. I:22). Оно
соотносится с чином братотворения в православном монашестве, крестным
братством в древнерусской жизни. Духовная любовь-агапе как главная
функция сердца вызывается невозможностью для него быть, если
воспользоваться кантовским понятием, «вещью в себе». Вот как
представляет Платонов причину устремленности сердца вовне, к
сущностной основе мироздания и его общему для всех составляющих
частей пульсу: «Может быть, поэтому и бьется сердце, что оно боится
остаться одиноким в этом отверстом и повсюду одинаковом мире, своим
биением сердце связано с глубиной человеческого рода, зарядившего его
жизнью и смыслом, а смысл его не может быть далеким и непонятным – он
должен быть тут же, невдалеке от груди, чтобы сердце могло биться, иначе
оно утратит ощущение и замрет» (304). Платоновское понимание
источника влечения к другому человеку и твари, одноприродно с
евангельским, даже будучи опосредовано чувственными формами.
В человеке, живущем под эгидой этого сердечного чувства,
отсутствует внутреннее «я», как оно понимается позитивистской
психологией. Поэтому он свободно входит в мировые связи. Такой человек
менее всего субъективен, поскольку всеобъемлющая идея родства миру
захватывает его и погружает в общий жизнетворческий поток. Он
отождествляется автором с внешней средой, материальными вещами и
предметами. Начальный этап отождествления с миром, с рукотворными
реалиями мы видим у платоновских персонажей.
Примером этому может служить любовь Захара Павловича к лаптю
∗
и подкове, звонаря к колоколу, а машиниста-наставника – к паровозу.
Чевенгурский мыслитель Яков Титыч уподобляется даже таракану: «<…>
привязываться же к живому предмету для Якова Титыча было необходимо,
∗
Лапоть – еще один выразительный символ мифологии Платонова,
воплощающий крестьянское начало. Поэтому Чевенгур – «лапотный город» (М. Гел-
лер, В. Васильев, В. Чалмаев), город-деревня. Возможна еще одна этимология этого
названия. Может быть, «Чевенгур» представляет собой связку старославянского слова
«
чеван» («смешанный») из Откровения (XIV, 10) с именем библейского Гура (Ура) –
города Вавилонской башни и «смешения языков»?
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 30
- 31
- 32
- 33
- 34
- …
- следующая ›
- последняя »
