Руcская проза 1950-х - начала 2000-х годов: от мировоззрения к поэтике. Дырдин Д.А - 42 стр.

UptoLike

Составители: 

42
образом, человеческая личность и вселенная соответствуют друг другу и
примиряются : перваяв ее достоинстве, а втораяв своей величине.
Русская душа, с ее смутным беспокойством и тягой к открытому
пространству, находится в непрестанном движении. Платоновские герои
также всегда в пути, потому что их сердце не расположено к внешнему
покою: «У каждого, пишет Платонов, даже от суточной оседлости в
сердце скоплялась сила тоски, поэтому Дванов и Копенкин боялись потолков
хат и стремились на дороги, которые отсасывали у них лишнюю кровь из
сердца» (113). Это путь странника по бескрайним просторам России. Это
устремление в Задонск, в Саровскую пустынь или Свято-Троицкую Сергиеву
лавру, поиски Небесного Града. Неслучайно опыт постижения глубин
человеческого сердца и умной молитвы пересекается с идеей странничества.
На расколотое национальное сознание тех лет, когда создавался «Чевенгур»,
воздействуют обе традиции. Странствование сливалось с умно-сердечной
молитвой у тех, кто пытался сохранить православную веру в
расцерковленной стране и за ее пределами. У Платонова они воплотились в
духовно-достоверное «путешествие с открытым сердцем». Платоновский
образ-синтагма охватывает все пространство русской души, высвечивая
самобытность ее исторического склада.
Стремление автора «Чевенгура» ставить вопросы «по сердцу», со-
провождается показом внутренних перемен в человеке. Несомненная связь
мысли и чувства реализует себя в целостном духовно-телесном действии.
Причем сердцу и уму придано не одинаковое значение. Слова, жесты и по-
ступки платоновских героев порождаются сердечной силой. Сосредото-
ченная в сердце воля понуждает их к добру, к братолюбию. Однако, как и в
аскетической практике, разум уступает сердцу главенствующее место.
Внешний мир первым открывается глубокому сердцу. Лишь после этого
вступает в права понимающее сознание. Чевенгурский пролетариат
вообще освобожден от «мучительства ума» (265): только сердце остается
«отсечкой переходящей жизни» (303). Общее у Платонова с
христианскими подвижниками то, что ум оставляет позицию внешнего
наблюдателя. Платоновское сведение ума к сердцу пересекается с
принципом аскетической практики. Он подробно описывает согласованное
течение чувства и мысли. Его задача «давать жизнь созерцательной
половине души» (114). Движение от инстинкта к осознанному слову
разбито на отдельные стадии. В нем равно участвуют как телесное, так и
психическое : «<...> во всяком случае, сначала происходит не мысль, а
некоторое давление темной теплоты, а затем она кое-как выговаривалась,
охлаждаясь от истечения» (261). Такое описание внутренних процессов
может полностью умещаться в подвижнический опыт.
Душевную драму личности Платонов изображает как последователь-
ное нисхождение ума (сознания) в «сердечное место». Пропустив мысль
через «чистилище сердца», платоновский протагонист переводит ее в