Экологическая этика. Ильиных И.А. - 361 стр.

UptoLike

Составители: 

Рубрика: 

361
внутренняя оценка сливаютсяв идентичных природоохранных политиках, на
взгляд Нортона; таким образом нам в действительности нет необходимости
апеллировать к внутренней ценности биоразнообразия, чтобы обосновать
природоохранную политику. Отсюда следует, утверждает Нортон, что
противоречивое и разделяющее предположение о том, что биоразнообразие
обладает внутренней ценностью, должно быть отброшено. Широкий и
длительный антропоцентризм, думает он, представляет собой адекватный набор
ценности для природоохранной биологии.
Приписывание внутренней ценности биоразнообразию, однако, имеет
практическое отличие в одном важном отношении, которое Нортон, по-
видимому, не принял во внимание. Если бы внутренняя ценность
биоразнообразия была так же широко признана, как и внутренняя ценность
человеческих существ, существовало ли бы большое отличие? Все формы
эксплуатации природных ресурсов, которые могли бы подвергнуть его риску,
не были бы абсолютно запрещены, поскольку внутренняя ценность легко
может быть проигнорирована. В конце концов признание внутренней ценности
человеческих существ не запрещает абсолютно подвергать риску людей, когда
преимущества для общего блага (или совокупной пользы”) такого действия
являются достаточно большими. Например, в 1990 году солдаты из
Соединенных Штатов и других индустриальных стран были отправлены в бой,
и некоторые были убиты или ранены, не для того, чтобы защитить себя и своих
сограждан от неминуемого уничтожения, но для того, чтобы обезопасить
поставки средневосточной нефти и достичь геополитических целей.
Скорее, если бы внутренняя ценность биоразнообразия была широко
признана, тогда нужно было бы предложить достаточное обоснование, чтобы
подвергнуть его риску точно так же, как мы требуем достаточного
обоснование для того, чтобы подвергнуть солдат риску, послав их на войну.
Практическое отличие, которое связано с приписыванием внутренней ценности
биоразнообразию, состоит в переносе бремени доказательства со сторонников
охраны природы, которые пытаются защитить его, на тех, чьи действия могли
бы подвергнуть их опасности. Фокс (Fox, 1993) излагает это ясно и сильно:
Признание внутренней ценности негуманоидного мира оказывает
драматическое воздействие на структуру споров об окружающей среде и
принятие решений. Если негуманоидный мир считается только
инструментально ценным, тогда людям разрешается использовать и по-другому
вмешиваться в любой аспект его по любой причине, по какой они пожелают.
Если кто-либо возражает против такого вмешательства, тогда в рамках этой
референтной структуры, несомненно на человеке, который возражает, лежит
бремя обоснования того, почему для людей полезнее оставить в покое этот
аспект мира. Если, однако, негуманоидный мир считается внутренне ценным,
тогда на человека, который хочет вмешаться в него, переносится обоснование
того, почему следует позволить это сделать.
внутренняя оценка “сливаются” в идентичных природоохранных политиках, на
взгляд Нортона; таким образом нам в действительности нет необходимости
апеллировать к внутренней ценности биоразнообразия, чтобы обосновать
природоохранную политику. Отсюда следует, утверждает Нортон, что
противоречивое и разделяющее предположение о том, что биоразнообразие
обладает внутренней ценностью, должно быть отброшено. Широкий и
длительный антропоцентризм, думает он, представляет собой адекватный набор
ценности для природоохранной биологии.
      Приписывание внутренней ценности биоразнообразию, однако, имеет
практическое отличие в одном важном отношении, которое Нортон, по-
видимому, не принял во внимание. Если бы внутренняя ценность
биоразнообразия была так же широко признана, как и внутренняя ценность
человеческих существ, существовало ли бы большое отличие? Все формы
эксплуатации природных ресурсов, которые могли бы подвергнуть его риску,
не были бы абсолютно запрещены, поскольку внутренняя ценность легко
может быть проигнорирована. В конце концов признание внутренней ценности
человеческих существ не запрещает абсолютно подвергать риску людей, когда
преимущества для общего блага (или “совокупной пользы”) такого действия
являются достаточно большими. Например, в 1990 году солдаты из
Соединенных Штатов и других индустриальных стран были отправлены в бой,
и некоторые были убиты или ранены, не для того, чтобы защитить себя и своих
сограждан от неминуемого уничтожения, но для того, чтобы обезопасить
поставки средневосточной нефти и достичь геополитических целей.
      Скорее, если бы внутренняя ценность биоразнообразия была широко
признана, тогда нужно было бы предложить достаточное обоснование, чтобы
подвергнуть его риску – точно так же, как мы требуем достаточного
обоснование для того, чтобы подвергнуть солдат риску, послав их на войну.
Практическое отличие, которое связано с приписыванием внутренней ценности
биоразнообразию, состоит в переносе бремени доказательства со сторонников
охраны природы, которые пытаются защитить его, на тех, чьи действия могли
бы подвергнуть их опасности. Фокс (Fox, 1993) излагает это ясно и сильно:
      Признание внутренней ценности негуманоидного мира оказывает
драматическое воздействие на структуру споров об окружающей среде и
принятие решений. Если негуманоидный мир считается только
инструментально ценным, тогда людям разрешается использовать и по-другому
вмешиваться в любой аспект его по любой причине, по какой они пожелают.
Если кто-либо возражает против такого вмешательства, тогда в рамках этой
референтной структуры, несомненно на человеке, который возражает, лежит
бремя обоснования того, почему для людей полезнее оставить в покое этот
аспект мира. Если, однако, негуманоидный мир считается внутренне ценным,
тогда на человека, который хочет вмешаться в него, переносится обоснование
того, почему следует позволить это сделать.




                                                                       361