ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
76
субъект уже теряет спасительную связь и со смыслообразующим другим и с собою самим
как источником смысла. Двигаясь далее в глубину смыслового и бытийного провала, он
отдает свое сознание этому «аттрактору» небытия; его переживание как бы засасывается
воронкой разрушения и практически замещается ее тяготением: мазохизм – это
наслаждение деструкцией унижения; отвращение, ужас и шок – полная подавленность
деструкцией; в свою очередь агрессивность, жестокость, насилие – впадение в состояние
злой деструктивной воли, садизм – патологическое наслаждение насилием и болью
другого. Очевидно, эти инфернальные состояния не чистая феноменальность игры; они
имеют онтологические координаты. Пытаясь понять искусство, вдохновляемое
деструктивной эстетикой – фильмы ужасов и насилия, драмы абсурда, мазохистски-
садисткую литературу, стихи бессмыслицы – невольно догадываешься, что основа таких
вдохновений и фантазий – явления ада, с которым авторы вступают в прямую духовную
связь, даже если этот ад для них только воображаем, если они сами, изощряясь, изобретают
его. Недаром эстетизация деструктивного и безобразного началась в европейской культуре
(и уже ярко проявилась в направлении декаданса) с декларации о смерти Бога (Ф. Ницше) –
с утраты позитивно-смыслообразующего Другого. К своему же апофеозу она подошла ко
времени декларации смерти человека (М.Фуко), что было равносильно манифестации
эстетики утраты себя.
Как же такое логически может быть: выразительность подразумевает интерсубъектное
взаимопроникновение, инверсию; между тем, оба субъектных центра в деструктивной
эстетике утрачиваются? Они не утрачиваются совершенно, иначе некому было бы и
переживать, чувствовать, не к кому было бы апеллировать данной выразительности. Они
как бы растворяются в этой открытости события. Они, рассеявшись в инверсии-игре,
теряются в пробеле (разрыве), который образует теперь между ними открытое событие
настоящего. Ведь, как мы говорили в разделе о своеобразии эстетического, открытое
событие сочувствия означает децентрацию субъектности, децентрация же подразумевает и
ее рассеяние, потерю субъектных центров сознания друг в друге и одновременно в ином,
через которое они стремились выразиться и открыться друг другу. Децентрация
субъектности означает, таким образом, и возможность смешения субъектного начала с
чистой инаковостью разъятого, отверстого события – с нонсенсом, сквозь который мерцает,
но в котором может и утонуть смысл, с небытием, в «воронке» которого субъектность,
деструктивно страдая, «размазывается» по пустоте. Эстетическое здесь уже не рискованная
и в то же время счастливая отданность сознания своему-другому, а одержимость иным –
деструктивным началом, затягивающим и мучительно разрывающим трепетное событие
настоящего.
Таким образом, согласно данной логической систематизации все категории
эстетического отношения – и классические категории свершения и неклассические
категории разрушения – сколь бы несовместимыми они ни казались на первый взгляд,
находят свое место в единой феноменологической модели – они означают грани и нюансы
градации складывания-разлада эстетического события – трепетного события настоящего,
обретающегося как смыслообразующая складка сознания.
Как можно увидеть, при наличии столь многих вариантов систематизации категорий
эстетического отношения, принципиальных противоречий между этими вариантами нет.
Хотя каждая из них и кажется как бы не вполне удовлетворительной, они, по сути,
дополняют друг друга, выявляя разные аспекты столь многогранного и аналитически
неуловимого явления, как эстетическое.
3.6. Метакатегории современной эстетики: телесность, игра, ирония
Данные категории мы будем называть метакатегориями, так как в их различающих
гранях устанавливаются сами ракурсы видения эстетического как такового – отражаются
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 74
- 75
- 76
- 77
- 78
- …
- следующая ›
- последняя »