История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 104 стр.

«Лирические отступления» в прозе, обращения к «дорогому читателю» – это
включение читателя в текст, возвращение его на сцену.
    Романтизм сохраняет «четвертую стену». Для него читатель существует
отдельно от произведения, и романтик Кафка хочет до него докричаться.
Читатель Гоголя, Джойса, Белого находится внутри романа. Он учтен, он
действует, он влияет. В «Процессе» или «Превращении» много самого Кафки, его
личности. Так же много личности Достоевского в «Идиоте» или «Братьях
Карамазовых». Авторы – персонажи своих книг, они говорят с читателями. Не
так у Белого. Его нет в «Петербурге». Конечно же, он демиург.
    Чего, собственно, добивались постструктуралисты, когда писали, что у
произведения не должно быть демиурга? Они, сами того не желая, настаивали на
уничтожении классического искусства и с оговорками снисходительно позволяли
существовать романтике.
    Андрей Белый – целиком классический писатель, демиург, миростроитель.
Он выстраивает вертикаль. Сверху у него «проклятый Бог сухой и злой Эллады».
Аполлон. Или Аполлон Аполлонович. Снизу у него «абсурд», хтоническое.
Божество Енфраншиш, дионисийские игры с нашим отечественным «белым
вином». Вертикаль сотрясается неправдой, отсутствием судьбы. Жажда
платонического осмысления вертикали не удовлетворяется из-за прямо-таки
достоевского неприличия и анекдотичности человека, который, с одной стороны,
конечно, Аполлонович, но с другой – «не оскудела Мирликия!» – Николай.
    Вся в дырах расстилаемая Белым горизонталь. В политическом плане зияют
провалы на месте буржуа, царя, «духовных человеков». В психологическом плане
невозможно провести ни одной непрерывной гладкой обоснованной кривой.
Всюду разрывы. Вообще, рассматривая структуры Белого, часто понимаешь, что
отсутствие чего-либо зачастую оправданней каких-то слов об этом явлении. Нет
царя. А его и не было. Нет бизнесменов. А их и не было. Как так? А на чьи деньги
Андрей Белый «Петербург» издал? На деньги Терещенко. Спасибо ему огромное.
Честь и хвала. Но на политическом поле не было бизнеса. Особенно в
Петербурге.
    Вообще-то деньги в жизни Белого – отдельная тема. Он ведь жил, как
Достоевский. Постоянно занимал, перезанимал. Выклянчивал авансы. Обижался.
Иногда унижался. В письмах поливал всех подряд.
    А в его произведениях ничего этого нет. Разве что проглядывает тяга к
материально обеспеченным литераторам. Как будто Белый и так, и эдак
осваивает какую-то манеру, какой-то даже прием, который вроде бы кому-то
принес благополучие.
    Постоянные денежные затруднения привлекают внимание писателя к
талантливому пародисту Лермонтова – Некрасову. Однако, написав «Пепел» и
«Урну», Белый заражается хроническим анапеститом (выражение, по-моему,
Евгения Замятина). Некрасов оказывается не просто удачливым шоуменом, но и в
каком-то смысле поэтом, чьи до неузнаваемости переделанные интонации
возрождают в «Петербурге» Лермонтова. Это происходит за счет отказа от
гражданственной тенденции Некрасова, пошловатой и ориентированной на

                                      104