ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
37
последний день и накануне, не мог иметь ровно никакой твердой цели и даже, я
думаю, совсем тут и не рассуждал, а был под влиянием какого-то вихря чувств.
Впрочем, недостающего сумасшествия я не допускаю вовсе, тем более, что он –
и теперь вовсе не сумасшедший. Но «двойника» допускаю, несомненно…
двойник – это
есть не что иное, как первая ступень некоторого серьезного уже
расстройства души, которое может повести к довольно худшему концу» –
«Подросток» (13, с. 445). Раздвоение сознания, т. е. утрата диалогической
целостности, способности к гармонизации – свидетельство того, что
рассудочность привела в тупик, не справившись с эмоциональной нагрузкой
бытия человека, или к нерешению противоречия между
умом и наступающей на
сознание социальностью. Это – одна из страшных сторон жизни человека,
обнажавшая слабость и силу человеческой природы.
Вот почему мир Достоевского ценен и необходим реальным людям: он дает
возможность прожить опыт диалогической природы сознания, его
антиномическую сущность, проникающую в тайну той внутренней духовной
борьбы, которую человек неизменно переживает в
своем конкретном опыте
бытия.
Т. Д. Венедиктова справедливо акцентирует факт: поэтика реализма
XIX века предполагала «самоограничение» «срединным» миром, миром
относительного. Но идея движения от широкой типизации реального к
индивидуальности личности, к нюансам характеристики персонажа, культ
правдоподобия, стремящийся преодолеть романтическую условность, продвигал
«от героя к человеку», к детализации его мира, к
«полутонам».
Пройти сквозь них и выйти к «законосообразному целому» – одна из
сложнейших задач реализма.
Труд и путь, например, в романе Элиот «Мидлмарч» переживаются как
«общительный труд и совместное путешествие». Необходимо пройти к диалогу и
возродиться в диалоге, т. е. непременно быть услышанным.
Реализм «добивался» правдоподобия, преодоления «буквализма» реальности.
Мопассан называл
критерием правдивости (реализма) «объективную логику
фактов», логику соответствия человеческому сердцу, душе и сознанию в их
нормальном состоянии». Но что такое «нормальное состояние»? Что такое
«жизнь среднего мира»? Какими критериями правдивости они измеряются?
Наверное, на эти вопросы отвечал А. С. Пушкин всем своим опытом
художника-реалиста, в частности романом (повестью?) «Капитанская
дочка».
Томас Карлайл называл XIX век временем, лишившимся веры, но
страшащимся скептицизма.
Теккереий нашел точную метафору XIX-XX вв. – «Ярмарка тщеславия»: все
становится предметом покупки и продажи, но все «ненадежно». Хочется, чтобы
бытие было «гарантированным», упорядоченным, надежным, осмысленным.
Надежда на это связывается с наукой, которая все больше осознается как
ключевой цивилизационный и культурный
фактор, становится «мифологией»
среднего класса, веры. Р. У. Эмерсон в лекциях середины XIX века говорил о
возникновении новой церкви, основанной на науке и морали. Наука, пророчил
последний день и накануне, не мог иметь ровно никакой твердой цели и даже, я думаю, совсем тут и не рассуждал, а был под влиянием какого-то вихря чувств. Впрочем, недостающего сумасшествия я не допускаю вовсе, тем более, что он – и теперь вовсе не сумасшедший. Но «двойника» допускаю, несомненно… двойник – это есть не что иное, как первая ступень некоторого серьезного уже расстройства души, которое может повести к довольно худшему концу» – «Подросток» (13, с. 445). Раздвоение сознания, т. е. утрата диалогической целостности, способности к гармонизации – свидетельство того, что рассудочность привела в тупик, не справившись с эмоциональной нагрузкой бытия человека, или к нерешению противоречия между умом и наступающей на сознание социальностью. Это – одна из страшных сторон жизни человека, обнажавшая слабость и силу человеческой природы. Вот почему мир Достоевского ценен и необходим реальным людям: он дает возможность прожить опыт диалогической природы сознания, его антиномическую сущность, проникающую в тайну той внутренней духовной борьбы, которую человек неизменно переживает в своем конкретном опыте бытия. Т. Д. Венедиктова справедливо акцентирует факт: поэтика реализма XIX века предполагала «самоограничение» «срединным» миром, миром относительного. Но идея движения от широкой типизации реального к индивидуальности личности, к нюансам характеристики персонажа, культ правдоподобия, стремящийся преодолеть романтическую условность, продвигал «от героя к человеку», к детализации его мира, к «полутонам». Пройти сквозь них и выйти к «законосообразному целому» – одна из сложнейших задач реализма. Труд и путь, например, в романе Элиот «Мидлмарч» переживаются как «общительный труд и совместное путешествие». Необходимо пройти к диалогу и возродиться в диалоге, т. е. непременно быть услышанным. Реализм «добивался» правдоподобия, преодоления «буквализма» реальности. Мопассан называл критерием правдивости (реализма) «объективную логику фактов», логику соответствия человеческому сердцу, душе и сознанию в их нормальном состоянии». Но что такое «нормальное состояние»? Что такое «жизнь среднего мира»? Какими критериями правдивости они измеряются? Наверное, на эти вопросы отвечал А. С. Пушкин всем своим опытом художника-реалиста, в частности романом (повестью?) «Капитанская дочка». Томас Карлайл называл XIX век временем, лишившимся веры, но страшащимся скептицизма. Теккереий нашел точную метафору XIX-XX вв. – «Ярмарка тщеславия»: все становится предметом покупки и продажи, но все «ненадежно». Хочется, чтобы бытие было «гарантированным», упорядоченным, надежным, осмысленным. Надежда на это связывается с наукой, которая все больше осознается как ключевой цивилизационный и культурный фактор, становится «мифологией» среднего класса, веры. Р. У. Эмерсон в лекциях середины XIX века говорил о возникновении новой церкви, основанной на науке и морали. Наука, пророчил 37
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 35
- 36
- 37
- 38
- 39
- …
- следующая ›
- последняя »