История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 37 стр.

UptoLike

Составители: 

37
последний день и накануне, не мог иметь ровно никакой твердой цели и даже, я
думаю, совсем тут и не рассуждал, а был под влиянием какого-то вихря чувств.
Впрочем, недостающего сумасшествия я не допускаю вовсе, тем более, что он
и теперь вовсе не сумасшедший. Но «двойника» допускаю, несомненно
двойникэто
есть не что иное, как первая ступень некоторого серьезного уже
расстройства души, которое может повести к довольно худшему концу» –
«Подросток» (13, с. 445). Раздвоение сознания, т. е. утрата диалогической
целостности, способности к гармонизациисвидетельство того, что
рассудочность привела в тупик, не справившись с эмоциональной нагрузкой
бытия человека, или к нерешению противоречия между
умом и наступающей на
сознание социальностью. Этоодна из страшных сторон жизни человека,
обнажавшая слабость и силу человеческой природы.
Вот почему мир Достоевского ценен и необходим реальным людям: он дает
возможность прожить опыт диалогической природы сознания, его
антиномическую сущность, проникающую в тайну той внутренней духовной
борьбы, которую человек неизменно переживает в
своем конкретном опыте
бытия.
Т. Д. Венедиктова справедливо акцентирует факт: поэтика реализма
XIX века предполагала «самоограничение» «срединным» миром, миром
относительного. Но идея движения от широкой типизации реального к
индивидуальности личности, к нюансам характеристики персонажа, культ
правдоподобия, стремящийся преодолеть романтическую условность, продвигал
«от героя к человеку», к детализации его мира, к
«полутонам».
Пройти сквозь них и выйти к «законосообразному целому» – одна из
сложнейших задач реализма.
Труд и путь, например, в романе Элиот «Мидлмарч» переживаются как
«общительный труд и совместное путешествие». Необходимо пройти к диалогу и
возродиться в диалоге, т. е. непременно быть услышанным.
Реализм «добивался» правдоподобия, преодоления «буквализма» реальности.
Мопассан называл
критерием правдивости (реализма) «объективную логику
фактов», логику соответствия человеческому сердцу, душе и сознанию в их
нормальном состоянии». Но что такое «нормальное состояние»? Что такое
«жизнь среднего мира»? Какими критериями правдивости они измеряются?
Наверное, на эти вопросы отвечал А. С. Пушкин всем своим опытом
художника-реалиста, в частности романом (повестью?) «Капитанская
дочка».
Томас Карлайл называл XIX век временем, лишившимся веры, но
страшащимся скептицизма.
Теккереий нашел точную метафору XIX-XX вв. – «Ярмарка тщеславия»: все
становится предметом покупки и продажи, но все «ненадежно». Хочется, чтобы
бытие было «гарантированным», упорядоченным, надежным, осмысленным.
Надежда на это связывается с наукой, которая все больше осознается как
ключевой цивилизационный и культурный
фактор, становится «мифологией»
среднего класса, веры. Р. У. Эмерсон в лекциях середины XIX века говорил о
возникновении новой церкви, основанной на науке и морали. Наука, пророчил
последний день и накануне, не мог иметь ровно никакой твердой цели и даже, я
думаю, совсем тут и не рассуждал, а был под влиянием какого-то вихря чувств.
Впрочем, недостающего сумасшествия я не допускаю вовсе, тем более, что он –
и теперь вовсе не сумасшедший. Но «двойника» допускаю, несомненно…
двойник – это есть не что иное, как первая ступень некоторого серьезного уже
расстройства души, которое может повести к довольно худшему концу» –
«Подросток» (13, с. 445). Раздвоение сознания, т. е. утрата диалогической
целостности, способности к гармонизации – свидетельство того, что
рассудочность привела в тупик, не справившись с эмоциональной нагрузкой
бытия человека, или к нерешению противоречия между умом и наступающей на
сознание социальностью. Это – одна из страшных сторон жизни человека,
обнажавшая слабость и силу человеческой природы.
    Вот почему мир Достоевского ценен и необходим реальным людям: он дает
возможность прожить опыт диалогической природы сознания, его
антиномическую сущность, проникающую в тайну той внутренней духовной
борьбы, которую человек неизменно переживает в своем конкретном опыте
бытия.
     Т. Д. Венедиктова справедливо акцентирует факт: поэтика        реализма
XIX века предполагала «самоограничение» «срединным» миром, миром
относительного. Но идея движения от широкой типизации реального к
индивидуальности личности, к нюансам характеристики персонажа, культ
правдоподобия, стремящийся преодолеть романтическую условность, продвигал
«от героя к человеку», к детализации его мира, к «полутонам».
    Пройти сквозь них и выйти к «законосообразному целому» – одна из
сложнейших задач реализма.
    Труд и путь, например, в романе Элиот «Мидлмарч» переживаются как
«общительный труд и совместное путешествие». Необходимо пройти к диалогу и
возродиться в диалоге, т. е. непременно быть услышанным.
    Реализм «добивался» правдоподобия, преодоления «буквализма» реальности.
    Мопассан называл критерием правдивости (реализма) «объективную логику
фактов», логику соответствия человеческому сердцу, душе и сознанию в их
нормальном состоянии». Но что такое «нормальное состояние»? Что такое
«жизнь среднего мира»? Какими критериями правдивости они измеряются?
    Наверное, на эти вопросы отвечал А. С. Пушкин всем своим опытом
художника-реалиста, в частности романом (повестью?) «Капитанская дочка».
    Томас Карлайл называл XIX век временем, лишившимся веры, но
страшащимся скептицизма.
    Теккереий нашел точную метафору XIX-XX вв. – «Ярмарка тщеславия»: все
становится предметом покупки и продажи, но все «ненадежно». Хочется, чтобы
бытие было «гарантированным», упорядоченным, надежным, осмысленным.
    Надежда на это связывается с наукой, которая все больше осознается как
ключевой цивилизационный и культурный фактор, становится «мифологией»
среднего класса, веры. Р. У. Эмерсон в лекциях середины XIX века говорил о
возникновении новой церкви, основанной на науке и морали. Наука, пророчил

                                    37