История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 83 стр.

    Гоголь, который, по собственному утверждению, стал дышать, только когда
уехал за границу, весьма и весьма положительно относится к государственной
машине. А что еще с этим быдлом сможет справиться? Возможность
самодеятельной жизни, личного, частного существования, возможность общества
и общения без надзора «голубых мундиров», столь дорогая москвичам, не
понимается петербуржцами.
    У Достоевского, всю жизнь нервно переживавшего свое польское про-
исхождение, в политический ландшафт России, кстати, очень традиционный и
традиционно разорванный в петербужском духе на чиновничество и народ,
вторгаются уже нормативные, рекомендующие потоки авторской мысли.
Провинциальное общество – это бесы. Чего они там сами варганят? Почему
губернатора не слушают? Ишь, Раскольников, свободный человек, Наполеоном
захотел стать! На каждого Наполеона найдутся у нас спецслужбы.
    В Петербурге не может быть общественности. В Москве ничего кроме нее
нет. Про начало XX века Белый пишет: «Так возникал салон московский, где из
далекой мне земли Ключевский, Брюсов, Мережковский…» и т. Д. Нет, салон
московский не тогда возникал, он уже на балу у Ростовых возникал. Уже там
происходило становление городского, гражданского общества. Толстому это не
очень нравилось. Конечно, московское ополчение замечательно, но оторваться от
своей деревни, признать самостоятельное существование города Толстому было
трудно. Он в этом видел что-то петербуржское.
    С какой плохо скрываемой брезгливостью слепил Лев Толстой Каренина, это
воплощение питерца. И Анна, оторвавшаяся от Москвы, мила, конечно, но
никуда не годится. В страхе перед питерским вариантом развития Толстой не
поверил в общественную городскую жизнь, в гражданское общество и тоже
допустил потокам авторской мысли залить рекомендательной влагой страницы
романа. Возникла утопия Левина как противостояние утопии Достоевского.
    Надо ли говорить о том, что авторы питерских политических романов
радости от своих убеждений не испытывали? Даже лермонтовское общество на
кавказских минеральных водах симпатичней гоголевского Невского проспекта
или Достоевских истерических общений.
    «Петербург» написан москвичом, и это очень важно. Город для Белого – уже
не место съезда сельского дворянства и не чиновничий центр, а семьи
Соловьевых, Метнеров, Мережковских. Это прежде всего Московский
университет, «где строгой физикой мой ум переполнял профессор Умов».
Достаточно прочесть «Первое свидание», чтобы понять существование
независимого гражданского общества в Москве и существование в нем Белого.
«Политическое», собственно, и переводится на русский язык, как «городское».
    Восприятие Белым политики – это восприятие человека XX века. Прежде
всего это столкновение частных интересов, и это для Белого нормально.
Стремление думать за других, выпускать обязательный «циркуляр» – с его точки
зрения смешная нелепица. Петербург – место, где эти циркуляры пишутся, это
выколотая точка на карте России. С точки зрения чиновничества даже частная
мысль без соответствующего разрешения властей предержащих есть штука не

                                     83