История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 85 стр.

UptoLike

Составители: 

85
Что противостоит приземленным, растекающимся, бесформенным островам?
Геометрия кубов. Зримость и определенность. Аполлон Аполлонович «отдался
любимому созерцанию кубов, чтоб дать себе в происшедшем спокойный отчет».
Предмет, лишенный динамики, не изменяющийся, не имеющий скорости, –
невидим. «Острова» задвигались. Но выпускается «циркуляр», не замечающий их
шевеленья. Страна, естественно, не реагирует.
Само по себе это русское явление известно. Щедрин об этом писал.
Отставного вице-губернатора это возмущало донельзя. Он жаждал действенности
«циркуляра». Он считал, что если добиться действенности, то можно добиться
его разумности. Нормативный тон Щедрина убивает, но это в природе русской
литературы, в природе «властителей дум».
Политический расклад Белого весьма экзотичен для русской литературы.
Летящий из Петербурга «циркуляр» никуда не доходит. Россия живет своей
собственной жизнью. Новый настоящий чиновник из Петербурга не приедет.
Просто, кроме Хлестаковых, никого и нет. Могут сменить губернатора, но ведь
губернатор ничего не решает – «на местах» и о губернаторе-то не имеют
представления. Государственные люди не ужасныони просто трогательно
смешны. Аполлон Аполлонович поумнее Каренина. И он, и его политический
противник граф Дубльвенастоящие государственные люди. Их жизньподвиг,
в котором есть место интриге.
До тривиальности великолепны ключевые моменты политической истории
России: попытка Виттебудем уж так его называтьпереговорить с Аполлоном
Аполлоновичем после своей отставки и откуп, данный Аполлоном
Аполлоновичем Струвебудем его так называть, – который попытался завязать
диалог гражданского общества с властью.
Белый внушает читателю доверие, он создает впечатление достоверности,
когда запускает очередную «штучку» о мыслительной деятельности
государственного человека. И надо сказать, это очень ловко сделано. Возражений
нет. Хмыкаешь, но соглашаешься. А из этого следует политический вывод.
Нормативно-рекомендательный тон Толстого, Достоевского и тем более
публицистики Гоголя бессмыслен. Россия неравновесна. Управление с целью
достижения равновесия бесполезно. Политтехнологиямиф. Достоевского
называют христианским социалистом. Мне это кажется неверным, и я еще об
этом скажу, однако здесь важно то, что у Достоевского действительно есть вера в
социалистический миф. Но ведь социализм невозможен без эффективного
управления. Где оно в России Андрея Белого? Лев Толстой в истории анархизма
назван одним из пяти столпов-основателей. И он им, безусловно, является. Но
анархизм требует разумности и взаимопонимания. Где оно в России Андрея
Белого?
Можно сказать, что с современной точки зрения, когда в политической жизни
противостоят и сменяют друг друга у руля сторонники дирижизма и сильного
государствасоциалисты и сторонники анархического устройства и
минимизации государствалибералы, так вот с этой точки зрения Достоевский и
Толстой так же противостоят друг другу. Но ради чего ратуют за сильное
государство Достоевский и за слабое государство Толстой? – ради одного и того
    Что противостоит приземленным, растекающимся, бесформенным островам?
Геометрия кубов. Зримость и определенность. Аполлон Аполлонович «отдался
любимому созерцанию кубов, чтоб дать себе в происшедшем спокойный отчет».
    Предмет, лишенный динамики, не изменяющийся, не имеющий скорости, –
невидим. «Острова» задвигались. Но выпускается «циркуляр», не замечающий их
шевеленья. Страна, естественно, не реагирует.
    Само по себе это русское явление известно. Щедрин об этом писал.
Отставного вице-губернатора это возмущало донельзя. Он жаждал действенности
«циркуляра». Он считал, что если добиться действенности, то можно добиться
его разумности. Нормативный тон Щедрина убивает, но это в природе русской
литературы, в природе «властителей дум».
    Политический расклад Белого весьма экзотичен для русской литературы.
Летящий из Петербурга «циркуляр» никуда не доходит. Россия живет своей
собственной жизнью. Новый настоящий чиновник из Петербурга не приедет.
Просто, кроме Хлестаковых, никого и нет. Могут сменить губернатора, но ведь
губернатор ничего не решает – «на местах» и о губернаторе-то не имеют
представления. Государственные люди не ужасны – они просто трогательно
смешны. Аполлон Аполлонович поумнее Каренина. И он, и его политический
противник граф Дубльве – настоящие государственные люди. Их жизнь – подвиг,
в котором есть место интриге.
    До тривиальности великолепны ключевые моменты политической истории
России: попытка Витте – будем уж так его называть – переговорить с Аполлоном
Аполлоновичем после своей отставки и откуп, данный Аполлоном
Аполлоновичем Струве – будем его так называть, – который попытался завязать
диалог гражданского общества с властью.
    Белый внушает читателю доверие, он создает впечатление достоверности,
когда запускает очередную «штучку» о мыслительной деятельности
государственного человека. И надо сказать, это очень ловко сделано. Возражений
нет. Хмыкаешь, но соглашаешься. А из этого следует политический вывод.
    Нормативно-рекомендательный тон Толстого, Достоевского и тем более
публицистики Гоголя бессмыслен. Россия неравновесна. Управление с целью
достижения равновесия бесполезно. Политтехнология – миф. Достоевского
называют христианским социалистом. Мне это кажется неверным, и я еще об
этом скажу, однако здесь важно то, что у Достоевского действительно есть вера в
социалистический миф. Но ведь социализм невозможен без эффективного
управления. Где оно в России Андрея Белого? Лев Толстой в истории анархизма
назван одним из пяти столпов-основателей. И он им, безусловно, является. Но
анархизм требует разумности и взаимопонимания. Где оно в России Андрея
Белого?
    Можно сказать, что с современной точки зрения, когда в политической жизни
противостоят и сменяют друг друга у руля сторонники дирижизма и сильного
государства – социалисты и сторонники анархического устройства и
минимизации государства – либералы, так вот с этой точки зрения Достоевский и
Толстой так же противостоят друг другу. Но ради чего ратуют за сильное
государство Достоевский и за слабое государство Толстой? – ради одного и того
                                      85