История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 92 стр.

    Зачастую у Белого герой становится героем в момент порождения чего-либо.
Так, Софья Петровна появляется с порождением ею газетной чепухи. Ей же
принадлежит и перевод происшествия в мистическую плоскость. Она ведь
породила «красного шута». Конечно, по глупости и в качестве оговорки.
    Для персонажей Андрея Белого ужасным открытием, психическим шоком
является существование рожденных ими персонажей до их порождения. Аполлон
Аполлонович породил Дудкина, а когда понял, что Дудкин и до того
существовал, пришел к выводу, что сын его Николай Аполлонович – негодяй.
Вот это да! Ничего себе логика! И веришь. Более того – это восхитительно.
    Белого вообще интересует рождение до рождения. Это не просто независимое
существование. Такого для писателя, похоже, нет. «Этот центр – умозаключал».
«Он чувствовал тело свое пролитым во все». Что же это такое: не непрерывное
существование, а именно рождение до рождения. Белый специально
останавливается на слове «вдруг». Сначала он дает психологическое описание, а
потом пример, из которого понятно, что, собственно, имеется в виду. Я думаю,
что биологи назвали бы это преадаптационной мутацией. Явления еще нет, но
сознательная и душевная реакция на него уже выработаны. В этом случае, когда
явление происходит, оно «вдруг» логично укладывается на заранее
подготовленное ложе.
    Порождение чревато исчезновением. «Строилась иллюзия комнаты: и потом
разлеталась бесследно; когда же захлопнулись двери из гулкого коридорчика, это
только стучало в висках».
    Нельзя забывать, о чем роман. Роман о Петербурге. Петербург – порождение
сознания и воли Петра, безбожного капитана Летучего Голландца. Он
неорганичен. А потом «за Петербургом – ничего нет».
    Насмешка Белого над доморощенным солипсизмом своих персонажей вовсе
не аллегория выморочности Петербурга. Аллегория – рабский способ письма,
присущий Щедрину и его времени. Белому аллегория уже не нужна. Он с ней
даже борется, чтобы читатель, не дай Бог, его в ней не заподозрил. Здесь связь
положения Петербурга и психики обитателей романа «Петербург» более тесная, а
потому и более трагикомическая.
    «Петербургские улицы обладают одним несомненнейшим свойством:
превращают в тени прохожих».
    Дудкин порождает Шишнарфнэ совершенно необычно для русского
психологического романа. Белый пользуется здесь технологией английского
интеллектуального детектива. Ох, недаром промелькнуло в «Петербурге» имя
Артура Конан Дойля! Сначала в алкогольном бреду маячит дурацкое слово
«енфраншиш», потом всплывает Гельсингфорс. На желтых обоях обозначается
лицо монгола. И все это существует во время разговора с Николаем
Аполлоновичем. Затем резко обрывается. Намеки выскакивают то тут, то там. У
читателя происходит преадаптационная мутация, и, когда вылезает персомонгол
Шишнарфнэ, мы уже готовенькие, нас можно брать голыми руками. Читатель, ты
тоже психологический персонаж «Петербурга», и автор тебя знает!


                                     92