История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 93 стр.

    В психологическом романе не может отсутствовать тема двойничества, хотя
бы в форме двойственности героя. Конечно, Белый наделяет этим качеством всех
без разбору. Надо – значит надо.
    Аполлон Аполлонович – немощный старик. Когда он Дудкина увидел у себя в
доме, так только что на грудь ему не кинулся. Нужда – не порок, а «глаза»? Так
это померещилось. Он безумно любит бросившую его жену и чурающегося его
сына. Он «рожден для одиночного заключения». Он умный, жесткий и
пекущийся об общем благе государственный муж. Но для русского
литературоведения он – злобный дурак, ведущий страну к катастрофе, доведший
до ужаса родного сына и т. Д., и т. П. И это правда. У героя Белого есть и то, и то.
И так можно сказать о каждом персонаже.
    При этом двойственность Николая Аполлоновича – особая. Именно его
двойственность озвучивается писателем. Николай Аполлонович красив, бледен,
строен. Когда серьезен. Но когда смеется – лягушонок. Вся отвратительная линия
Эдгара По – красный шут – порождение смеха Николая Аполлоновича. Софья
Петровна прогнала Николая Аполлоновича, когда он с ужимками полез на нее, –
смех связан с сексом; но когда, отвергнутый, он стал холоден и неприступен,
забилась на полу в истерике: «Вернись!».
    Непотребство смеха, его причастность смерти и сексу выпирают из
«Петербурга». Отвратителен шуткующий Липпанченко, запредельно глупы
«фифки» Софьи Петровны, омерзителен ухмыляющийся Морковин, усмешки
собеседников говорят Дудкину об их провокационной ненадежности,
каламбурчики Аполлона Аполлоновича вызывают у нас презрительное чувство
превосходства над ним. И уж чем-то совсем бесовским отдает шутовство
Николая Аполлоновича – красное шутовство.
    Гоголь хотел представить беса смешным. Белый хотел сказать, что смешной –
это еще не бес. Пускай смеющийся Николай Аполлонович – лягушонок. Ну и
что? Липпанченко отвратителен, но Дудкин, взрезывающий Липпанченко, делает
картину его уничтожения отвратительней вдвойне. До такой степени, что она
переходит барьер приемлемого психологического восприятия. Она перестает
быть фарсом и становится абсурдом. Точно так же абсурдом становится
одиночество красного шута на балу у Цукатовых.
    Казалось бы, Белый мог повернуть дело и очень приятное русло. Да, мы
смешны. Но смешны мы все. Так будем любить друг друга несмотря на это. А
куда нам деваться?
                        Стал либерал такого сорта я,
                        Таким широким стал мой взгляд,
                        Что снять ответственность и с черта я,
                        Ей-Богу, был бы очень рад,
    – как сказал Владимир Соловьев, почитаемый Белым. И, конечно, этот мотив
у Андрея Белого есть. Это пронзительный мотив, и он нам очень нужен. Он
просто необходим нам. Психология приятия друг друга – высокая психология,
высокий призыв. Только Белый на этом не останавливается. Он выходит в сферы
ненависти. А это уже не психология.

                                        93