История мировой литературы. Лучанова М.Ф. - 95 стр.

есть даже не структура сознания, а просто организация его: я и оно, я и не-я, ты и
т. П. У Белого «вышедший из себя» человек не является судящей цельной
инстанцией. Второе пространство такое же нелогичное, как и первое. Сон –
путешествие с претензией на зашифрованную логику, но логики там нет.
    Белый отказался не от роли держателя Логоса, а от роли вычленителя
сущностей. «Петербург» – экзистенциальный роман. Существование важнее
сущности. Для писателя мыслительный процесс – это способ существования, а не
присвоения сущностей.
    Интересно, что из пространства психологической нецельности «Петербурга»
выпадают два персонажа: Варвара Евграфовна и Морковин. Они и впрямь
представляются неподвижными точками, выполняющими организационную роль.
Находясь в противоположных лагерях и по политической принадлежности, и по
человеческому отношению к Николаю Аполлоновичу, они в силу своей
цельности равновесны и адаптивны, и, однако, именно они «раскачивают лодку»,
подводят Николая Аполлоновича к ужаснейшему поступку. Они подталкиватели,
и они «массы». Они пришли откуда-то из Чехова, а может, даже и из
Чернышевского. Стишки и чистота Варвары Евграфовны, ужимки и гримасы
Морковина в психологическом поле «Петербурга» неподвижны и неотвратимы,
как столбы.
    Есть все-таки в нас, сколько бы мы ни хорохорились, детское, наивное
восприятие: персонажи романа не только ощущаются нами как структурные
составляющие и их композиции как актанты, но и живыми людьми мы их
чувствуем. Для меня вот пара Липпанченко и Зоя Захаровна – умилительна. Где
Липпанченко был подлинным? В мыслях и чувствах своей Сольвейг – Зои
Захаровны. Но не Ибсена вспоминаю я, читая их домик, а А. Н. Островского. До
чего же много Островского в «Петербурге»! Какой там Пер Гюнт с его
романтической приблизительностью! Одна, для примера ну совершенно
островская фраза: «Не господа, а… хамлеты какие-то».
    А. Белого модно сравнивать с Дж. Джойсом. Мне даже встречалось
выражение «русский Джойс». Не без злобной национальной гордости хотелось
бы заметить, что «Петербург» написан раньше «Улисса». Думаю, этим
сравнением хотели обратить внимание на то, что оба писателя пристально и
детально осматривали и ощупывали свой родной язык, не поддаваясь соблазну
излагать готовые мысли на общесъедобном канцелярите.
    Если же от этого сходства отвлечься и обратить внимание на психоло-
гическую составляющую романов, то «Петербург» ближе «Портрету художника в
юности», чем «Ушссу». Впрочем, Стивен Дедалус в более юном возрасте, чем
Николай Аполлонович, преодолевает спою «проповедь об аде» и взрослеет
довольно-таки вовремя. Они оба ощущают психологическое давление и «не свое»
свое существование, но освобождаются очень по-разному или, вернее, в очень
разных направлениях. Как раз психологическая технология весьма сходна. Слова-
жесты и у одного, и у другого выполняют роль скачков-мутаций. Они
освобождают от прошлого.
    Но если у Джойса они освобождают от мира, то у Белого это не так.
Персонажи Джойса и Пруста могут обособиться, Николай Аполлонович нет. Для
                                       95