ВУЗ:
Составители:
Рубрика:
2.3. «Заглавный персонаж»
57
сознании Случевского (в отличие от многих его современников) ни с
утопическими надеждами на возврат «золотого века», ни с идеализаци-
ей революционного преобразования жизни. Она проникнута скептиче-
ским сознанием, сознанием неизбежности трагического исхода. И в то
же время – силой отрицания, интенцией духовного преоборения истори-
ческой инерции совокупным усилием мыслящего человечества.
Очевидно, традиционный
образ необходим Случевскому как со-
измерительный образец, по которому поэт выверяет направление разви-
тия своего современника, исторического персонажа «юродивого века».
И это соотнесение – не в пользу «восьмидесятника» с его душевной
дряблостью, узаконенной безмысленностью, нервичностью и бытовиз-
мом поведения.
Проблема воплощения злого начала в биологическом существова-
нии человечества, в исторической жизни
и социальном мире средствами
искусства и науки, характерная для культуры многих эпох, была одной
из стержневых в сознании Случевского на протяжении всего творческо-
го пути. Он внимательнейшим образом относился ко всем литератур-
ным и фольклорным источникам, где мог найти образы, принадлежащие
к «миру злобы и раздора». Это было замечено еще
В.Я. Брюсовым:
«Среди любимых мыслей Случевского была одна – о том, что Зло, Злое
начало, всегда предстает в одежде добродетели, говорит о честности,
праведности, святости»
6
.
Достаточно большой текстовой объем цикла позволил автору по-
казать, что черту удивительно успешно удаются все проделки в совре-
менном мире. Даже искусство как будто бы становится подвластным
ему. Музыка, став механистичной, лишившись живого чувства, влечет
человека не к просветлению, а к преступлению и безумию («Шарман-
щик»). В подобном аспекте изображения
видно стремление поэта не
противопоставить сферы искусства и действительности, а выявить их
неизбежную взаимопроницаемость, общую историческую основу.
Мир не может жить без красоты. Красота в «обезбоженном» мире
умерла, как и добро. Значит, имея целью не разрушение (что стало вто-
ричным), а пересотворение мира, находящегося в стадии саморазруше-
ния, надо поддерживать и
добро, и красоту как два вечных основания.
Творения. Мефистофель Случевского умен настолько, чтобы понять,
что разрушить мир – не значит победить Бога. Нужно создать мир зано-
во, для этого – изучить мир, познать изнутри, овладеть главным оруди-
ем Бога – творчеством. В первом стихотворении декларирован базовый
мыслеобраз, структурирующий циклический массив:
Часть 2-я. «Мефистофель» К.К. Случевского: аспекты анализа
58
Будет день, я своею улыбкой сожгу
Всех систем пузыри, всех миров пустельгу,
Всё, чему так приятно живется…
Да скажите же: разве не видите вы,
Как у всех на глазах, из своей головы,
Мефистофелем мир создается?! (БП. С. 134)
И злой дух начинает действовать. Но у него нет собственной идеи
творения, лишь попытки творчества, рождающие копии и штампы. В
музыке – лишь механическая шарманка, способная свести с ума, вос-
производящая старые песни, а не созидающая новую гармонию. В
скульптуре – цветок, но ледяной, усыпляющий, единичный, не дающий
семени цветок
смерти.
Музей более похож на заброшенный склад, где вместо художест-
венных собраний – «неисполненные проекты». Вместо лиц – личины,
«будто содранные шкуры С демонической натуры».
В театре оба амплуа Мефистофеля, актера и режиссера, исполне-
ны бездарно. Как актер он может играть светских денди, преступников,
сторожей и дельцов, но копирует типы, не моделирует
личности. Вме-
сто божьего «театра жизни» ему удается создать лишь театр «картонаж-
ных марионеток», адекватный пресловутому «дьяволову водевилю».
Веерная композиция обретает метафорическую семантику: в ходе
развертывания цикла открываются различные грани сознания и деяния
Мефистофеля; и чем успешнее он внедряется в мир, тем более теряет
свое лицо, заслоняемое личинами. Его реплика «И
, могу утверждать,
торжествую!» в контексте всего цикла приобретает окраску сомнитель-
ности, характер самовосхвалений сатирических персонажей Гоголя и
Достоевского – Хлестакова, Голядкина или Фомы Опискина.
Начиная с первого стихотворения и до десятого, вскрывается не
схватка добра и зла, скорее драма мирового зла в мире, утратившем
добро. Все поступки дьявола исходят из единого
корня: он испытывает
чувство зависти и соперничества к Богу и его сыну:
И я мир возлюбил той любовью,
Что купила его всем своим существом,
Чувством, мыслью, мечтой, всею явью и сном,
А не только распятьем и кровью
(БП. С. 133)
Создается кощунственное противопоставление двух типов любви
к миру Иисуса Христа и дьявола («Я упасть – не могу, умереть – не мо-
гу!»). Через серию перевоплощений Мефистофеля поэт показывает, что
его надмирная философия на Земле пуста и бесчеловечна. Ход челове-
ческой истории в поэтической трактовке Случевского состоит в том, что
2.3. «Заглавный персонаж» 57 58 Часть 2-я. «Мефистофель» К.К. Случевского: аспекты анализа сознании Случевского (в отличие от многих его современников) ни с Будет день, я своею улыбкой сожгу утопическими надеждами на возврат «золотого века», ни с идеализаци- Всех систем пузыри, всех миров пустельгу, Всё, чему так приятно живется… ей революционного преобразования жизни. Она проникнута скептиче- Да скажите же: разве не видите вы, ским сознанием, сознанием неизбежности трагического исхода. И в то Как у всех на глазах, из своей головы, же время – силой отрицания, интенцией духовного преоборения истори- Мефистофелем мир создается?! (БП. С. 134) ческой инерции совокупным усилием мыслящего человечества. И злой дух начинает действовать. Но у него нет собственной идеи Очевидно, традиционный образ необходим Случевскому как со- творения, лишь попытки творчества, рождающие копии и штампы. В измерительный образец, по которому поэт выверяет направление разви- музыке – лишь механическая шарманка, способная свести с ума, вос- тия своего современника, исторического персонажа «юродивого века». производящая старые песни, а не созидающая новую гармонию. В И это соотнесение – не в пользу «восьмидесятника» с его душевной скульптуре – цветок, но ледяной, усыпляющий, единичный, не дающий дряблостью, узаконенной безмысленностью, нервичностью и бытовиз- семени цветок смерти. мом поведения. Музей более похож на заброшенный склад, где вместо художест- Проблема воплощения злого начала в биологическом существова- венных собраний – «неисполненные проекты». Вместо лиц – личины, нии человечества, в исторической жизни и социальном мире средствами «будто содранные шкуры С демонической натуры». искусства и науки, характерная для культуры многих эпох, была одной В театре оба амплуа Мефистофеля, актера и режиссера, исполне- из стержневых в сознании Случевского на протяжении всего творческо- ны бездарно. Как актер он может играть светских денди, преступников, го пути. Он внимательнейшим образом относился ко всем литератур- сторожей и дельцов, но копирует типы, не моделирует личности. Вме- ным и фольклорным источникам, где мог найти образы, принадлежащие сто божьего «театра жизни» ему удается создать лишь театр «картонаж- к «миру злобы и раздора». Это было замечено еще В.Я. Брюсовым: ных марионеток», адекватный пресловутому «дьяволову водевилю». «Среди любимых мыслей Случевского была одна – о том, что Зло, Злое Веерная композиция обретает метафорическую семантику: в ходе начало, всегда предстает в одежде добродетели, говорит о честности, развертывания цикла открываются различные грани сознания и деяния праведности, святости»6. Мефистофеля; и чем успешнее он внедряется в мир, тем более теряет Достаточно большой текстовой объем цикла позволил автору по- свое лицо, заслоняемое личинами. Его реплика «И, могу утверждать, казать, что черту удивительно успешно удаются все проделки в совре- торжествую!» в контексте всего цикла приобретает окраску сомнитель- менном мире. Даже искусство как будто бы становится подвластным ности, характер самовосхвалений сатирических персонажей Гоголя и ему. Музыка, став механистичной, лишившись живого чувства, влечет Достоевского – Хлестакова, Голядкина или Фомы Опискина. человека не к просветлению, а к преступлению и безумию («Шарман- Начиная с первого стихотворения и до десятого, вскрывается не щик»). В подобном аспекте изображения видно стремление поэта не схватка добра и зла, скорее драма мирового зла в мире, утратившем противопоставить сферы искусства и действительности, а выявить их добро. Все поступки дьявола исходят из единого корня: он испытывает неизбежную взаимопроницаемость, общую историческую основу. чувство зависти и соперничества к Богу и его сыну: Мир не может жить без красоты. Красота в «обезбоженном» мире И я мир возлюбил той любовью, умерла, как и добро. Значит, имея целью не разрушение (что стало вто- Что купила его всем своим существом, ричным), а пересотворение мира, находящегося в стадии саморазруше- Чувством, мыслью, мечтой, всею явью и сном, ния, надо поддерживать и добро, и красоту как два вечных основания. А не только распятьем и кровью (БП. С. 133) Творения. Мефистофель Случевского умен настолько, чтобы понять, Создается кощунственное противопоставление двух типов любви что разрушить мир – не значит победить Бога. Нужно создать мир зано- к миру Иисуса Христа и дьявола («Я упасть – не могу, умереть – не мо- во, для этого – изучить мир, познать изнутри, овладеть главным оруди- гу!»). Через серию перевоплощений Мефистофеля поэт показывает, что ем Бога – творчеством. В первом стихотворении декларирован базовый его надмирная философия на Земле пуста и бесчеловечна. Ход челове- мыслеобраз, структурирующий циклический массив: ческой истории в поэтической трактовке Случевского состоит в том, что
Страницы
- « первая
- ‹ предыдущая
- …
- 27
- 28
- 29
- 30
- 31
- …
- следующая ›
- последняя »