Анализ и интерпретация лирического цикла: "Мефистофель" К.К. Случевского. Мирошникова О.В. - 48 стр.

UptoLike

Составители: 

2.8. Фольклорно-литературный генезис образа Мефистофеля
95
рушитель-лжец, отрицая смысл творения, в конечном счете подчиняется
его благим законам. Недаром, отвечая на ироническую реплику гетев-
ского Фауста «не сладив в целом со вселенной, Ты ей вредишь по мело-
чам?», Мефистофель честно признает: «И безуспешно, как я ни упрям»
15
.
Как видим, в цикле Случевского много цитатных «скреп» с тек-
стом Гете, но прототипические моменты «вывернуты» наизнанку. В
классическом тексте – «не сладив в целом со вселенной…», в цикле
огневой ореол Мефистофеля, летящего в пространствах вселенной, «так
ярко горит, что и солнечный свет, И сиянье блуждающих звезд и комет,
Будто пятна
в огне, освещаетУ Гете – «ты ей вредишь по мелочам» и
«безуспешно», у Случевского – «в мелочь, в звук, в ощущеньея себя
воплощаю» и «торжествую». У Гете божий мир устойчив, Мефистофель
против него бессилен. У поэта конца века «обезбоженный» мир обветшал
до такой степени, что Мефистофелю приходится его реставрировать.
Прямое
соотношение сведенных в оппозицию Бога и дьявола (или
Люцифера, Мефистофеля) у многих европейских авторов заменено на
«представительство» злой силы. Высшему творящему началу сюжетно
противопоставлен не сам Разрушитель, а лишь его слуга. Так у К. Марло
злой дух поясняет свою зависимость от хозяина: «Я лишь слуга смирен-
ный Люцифера…»
16
.
У Случевского злой дух не представляет собой «части вечной си-
лы», но является верховным носителем зла. Парадоксальной основой
сюжетной коллизии становится позиция Мефистофеля: онполновла-
стный хозяин творения, но на эту «роль» никто, кроме него, и не пре-
тендует. Он лишен противостояния и не подчинен Богу. От стихотворе-
ния к
стихотворению развивается мотив обезбоженной земли, мира,
проникнутого злом, причем, злом, уже незамечаемым, ставшим обыден-
ностью. В парадоксальных российских обстоятельствах персонаж миро-
вой литературы обретает особые свойства и проявления. Он «профес-
сионализируется»: шарманщик, сторож, музейный хранитель и т. д.
В ранней лирике поэта присутствовали мотивы мертвых богов и
обезбоженной земли результат
контаминации сходных тем Шиллера и
Гейне. Генетически восходя к западноевропейскому искусству, они по-
лучили ощутимую русификацию в авторском контексте Случевского
17
,
в направлении дальнейшей прозаизации сюжета (см. выше, в разделах
2.4 и 2.5 о сюжете и хронотопе).
Таким образом, сквозной персонаж мировой культуры становится
для создателя цикла одним из параметров этико-эстетического «измере-
ния» своей эпохи, но и современность, в свою очередь, как бы испыты-
Часть 2-я. «Мефистофель» К.К. Случевского: аспекты анализа
96
вает традиционный тип «на жизнеспособность» в новых историко-соци-
альных обстоятельствах и философско-идеологическом контексте. Кро-
ме того, и для самого Случевского попытка пересоздания канонической
фигуры духа зла была крайне важна в аспекте самооценки и упрочения
творческой позиции в глазах критики.
Случевский творчески развивает мотив, намеченный Н. Ленау в
поэме «Фауст
». Бог ни сам уже не способен управлять миром, ни людям
не отдает власть над ним, ни черту не дает воли: «Всю землю держит в
униженьи Тиран дряхлеющий творенья»
18
. В цикле Случевского отсут-
ствует тираноборческая тема, возникают иные акценты, связанные с
оценкой состояния современного общества.
Зловещий кошмар двойничества в цикле связан не с магией, вы-
зван не из ада, присущ не дьяволу, а любому представителю светской
«толпы». Случевский развивает эту тему в направлении, близком сати-
рическим мотивам О. Барбье
, чьи произведения он переводил в юности.
Так, в стихотворении «Обед с ангелами» французский поэт аллегориче-
ски изображает двойственность обычной парижской жизни: «В устах у
дьяволов там ангельские речи, И ангелы живут там на такой манер, Что
может быть к лицу лишь детям адских сфер»
19
.
В русском варианте с большей горечью и сарказмом обнажено па-
радоксальное состояние общества: здесь даже черт оказывается лучше
человека. Последнийделец, обыватель, бессознательный лжец, утра-
тивший инстинкт правды и добра. Он способен еще и черта «заразить»,
если тот в него воплотиться захочет. Общее обезличивание ведет к то-
му, что толпа
готова надеть любые личины, даже самые чудовищные,
чтобы быть хоть чем-то. Если нет способности к добруслужить злу,
если нет силы творчестваосмеивать и уничтожать своих же собратьев.
Появляясь на рауте среди «знати светлолобой», злой дух чувству-
ет себя в родной среде. Здесь нормальные человеческие контакты, нрав-
ственные нормы разрушены
задолго до его появления, и он может по-
зволить себе отдых. Недаром «в роскошной зале», где призрачно и ко-
щунственно «блестят на женщинах крестики алмазные», начинает про-
ступать истинная сущность собравшихся. Маски становятся прозрач-
ными, но под нимине лица, а змеиные головы и жала. Очертания на-
чинают двоиться, изображение
светского раута превращается в гроте-
сковую картину адского веселья.
Если русское общество утратило творческий дар, то им не прочь
воспользоваться дьявол. В основании стихотворения «Цветок, сотворен-
ный Мефистофелем» лежит парадоксальный мотив разрушения-пересот-
2.8. Фольклорно-литературный генезис образа Мефистофеля           95    96              Часть 2-я. «Мефистофель» К.К. Случевского: аспекты анализа

рушитель-лжец, отрицая смысл творения, в конечном счете подчиняется     вает традиционный тип «на жизнеспособность» в новых историко-соци-
его благим законам. Недаром, отвечая на ироническую реплику гетев-      альных обстоятельствах и философско-идеологическом контексте. Кро-
ского Фауста «не сладив в целом со вселенной, Ты ей вредишь по мело-    ме того, и для самого Случевского попытка пересоздания канонической
чам?», Мефистофель честно признает: «И безуспешно, как я ни упрям»15.   фигуры духа зла была крайне важна в аспекте самооценки и упрочения
       Как видим, в цикле Случевского много цитатных «скреп» с тек-     творческой позиции в глазах критики.
стом Гете, но прототипические моменты «вывернуты» наизнанку. В                Случевский творчески развивает мотив, намеченный Н. Ленау в
классическом тексте – «не сладив в целом со вселенной…», в цикле –      поэме «Фауст». Бог ни сам уже не способен управлять миром, ни людям
огневой ореол Мефистофеля, летящего в пространствах вселенной, «так     не отдает власть над ним, ни черту не дает воли: «Всю землю держит в
ярко горит, что и солнечный свет, И сиянье блуждающих звезд и комет,    униженьи Тиран дряхлеющий творенья»18. В цикле Случевского отсут-
Будто пятна в огне, освещает!» У Гете – «ты ей вредишь по мелочам» и    ствует тираноборческая тема, возникают иные акценты, связанные с
«безуспешно», у Случевского – «в мелочь, в звук, в ощущенье… я себя     оценкой состояния современного общества.
воплощаю» и «торжествую». У Гете божий мир устойчив, Мефистофель              Зловещий кошмар двойничества в цикле связан не с магией, вы-
против него бессилен. У поэта конца века «обезбоженный» мир обветшал    зван не из ада, присущ не дьяволу, а любому представителю светской
до такой степени, что Мефистофелю приходится его реставрировать.        «толпы». Случевский развивает эту тему в направлении, близком сати-
       Прямое соотношение сведенных в оппозицию Бога и дьявола (или     рическим мотивам О. Барбье, чьи произведения он переводил в юности.
Люцифера, Мефистофеля) у многих европейских авторов заменено на         Так, в стихотворении «Обед с ангелами» французский поэт аллегориче-
«представительство» злой силы. Высшему творящему началу сюжетно         ски изображает двойственность обычной парижской жизни: «В устах у
противопоставлен не сам Разрушитель, а лишь его слуга. Так у К. Марло   дьяволов там ангельские речи, И ангелы живут там на такой манер, Что
злой дух поясняет свою зависимость от хозяина: «Я лишь слуга смирен-    может быть к лицу лишь детям адских сфер»19.
ный Люцифера…»16.                                                             В русском варианте с большей горечью и сарказмом обнажено па-
       У Случевского злой дух не представляет собой «части вечной си-   радоксальное состояние общества: здесь даже черт оказывается лучше
лы», но является верховным носителем зла. Парадоксальной основой        человека. Последний – делец, обыватель, бессознательный лжец, утра-
сюжетной коллизии становится позиция Мефистофеля: он – полновла-        тивший инстинкт правды и добра. Он способен еще и черта «заразить»,
стный хозяин творения, но на эту «роль» никто, кроме него, и не пре-    если тот в него воплотиться захочет. Общее обезличивание ведет к то-
тендует. Он лишен противостояния и не подчинен Богу. От стихотворе-     му, что толпа готова надеть любые личины, даже самые чудовищные,
ния к стихотворению развивается мотив обезбоженной земли, мира,         чтобы быть хоть чем-то. Если нет способности к добру – служить злу,
проникнутого злом, причем, злом, уже незамечаемым, ставшим обыден-      если нет силы творчества – осмеивать и уничтожать своих же собратьев.
ностью. В парадоксальных российских обстоятельствах персонаж миро-            Появляясь на рауте среди «знати светлолобой», злой дух чувству-
вой литературы обретает особые свойства и проявления. Он «профес-       ет себя в родной среде. Здесь нормальные человеческие контакты, нрав-
сионализируется»: шарманщик, сторож, музейный хранитель и т. д.         ственные нормы разрушены задолго до его появления, и он может по-
       В ранней лирике поэта присутствовали мотивы мертвых богов и      зволить себе отдых. Недаром «в роскошной зале», где призрачно и ко-
обезбоженной земли – результат контаминации сходных тем Шиллера и       щунственно «блестят на женщинах крестики алмазные», начинает про-
Гейне. Генетически восходя к западноевропейскому искусству, они по-     ступать истинная сущность собравшихся. Маски становятся прозрач-
лучили ощутимую русификацию в авторском контексте Случевского17,        ными, но под ними – не лица, а змеиные головы и жала. Очертания на-
в направлении дальнейшей прозаизации сюжета (см. выше, в разделах       чинают двоиться, изображение светского раута превращается в гроте-
2.4 и 2.5 о сюжете и хронотопе).                                        сковую картину адского веселья.
       Таким образом, сквозной персонаж мировой культуры становится           Если русское общество утратило творческий дар, то им не прочь
для создателя цикла одним из параметров этико-эстетического «измере-    воспользоваться дьявол. В основании стихотворения «Цветок, сотворен-
ния» своей эпохи, но и современность, в свою очередь, как бы испыты-    ный Мефистофелем» лежит парадоксальный мотив разрушения-пересот-